03-апр-2018, 00:48
Лирика
Одинокий дом в горах
В горах, там, где жизни суровой уроки
Впервые постиг я и вырос на том,
Есть старая сакля — мой дом одинокий,
Мой старый, родимый, заброшенный дом.
Погашен очаг… Ни дымка и ни слова…
Созвездья о крышу стучат невпопад.
Я молча стою… Я на Родине снова…
А в сердце… А в сердце моём снегопад.
Протекшая крыша твердит о печали,
О том, что разлука — изгнанья лютей.
Тенями столетия мрачные стали,
И стали каменьями слёзы людей…
Всё чудится — плачут холодные стены,
Стесняясь, что вечно вокруг никого,
Шепча по-аварски, как путник согбенный,
О счастье детей, что забыли его…
Поникнув, стою я, промокший до нитки,
Все радости детства припомнив за миг.
Мне чудится скрип полусгнившей калитки,
А рядом, на камне, соседский старик.
Всё истинно здесь, всё тревожно и свято!
Промок, но такая вокруг благодать,
Что только и можно молчать виновато
Да горькие слёзы неслышно глотать.
Элегия
Скажи, чего ты ищешь, выйдя в путь,
Сын той страны, что шла по бездорожью?
Больное сердце время полнит дрожью…
Одни развилки… Некуда шагнуть…
В чём был твой грех? Куда же ты бредёшь?
Куда ведут натруженные ноги?
Пойдёшь налево — нет уже дороги,
Пойдёшь направо — тропки не найдёшь.
Нас век двадцатый к сердцу прижимал,
А двадцать первый тайно убивает.
И в сердце сад давно не расцветает,
Куда ни глянь — один сплошной оскал.
Тогда зачем о Родине рыдать?
Нет Родины…Одни лишь прах и тленье.
Но ведь «Я помню чудное мгновенье…»
Она в тебя вложила, словно мать.
О, Господи, ты можешь — среди скал
Мне подари такую силу света,
Чтобы очнулись воины-поэты,
А враг ослеп и в ужасе бежал.
Чтоб птица счастья в сумраке небес
Среди рыданий тайно воспарила,
Чтоб зрились в ней и мужество, и сила…
И страх из душ измученных исчез…
Но это всё мечты… Лишь ты и ночь.
Сын рухнувшей страны…По бездорожью,
Как сирота бредёшь… На помощь божью
Надеясь… Больше некому помочь…
Плач слепого охотника
Я — старый охотник… Я выбился просто из сил,
Бродя по ущельям, одежду стирая в отрепья.
Последнего тура я нынче в горах застрелил,
А пуля вернулась… Попала в меня… И ослеп я…
В глазах потемнело… И сделались дали пусты.
И солнце шепнуло: «Тебя я навеки покину…»
За годы скитаний я столько убил красоты,
Что не отличить мне теперь от низины вершину.
Был взгляд мой намётан…
В стрельбе я не знал неудач.
И падали туры, склоняя пронзённые выи.
И только ослепнув, вдруг понял — я только палач…
А где эти души, а где эти души живые?
На шелест, на шорох умел я мгновенно стрелять,
Мой выстрел являлся
предвестником смертного часа.
Куда всё девалось? Я это не в силах понять,
А сердце похоже на турье сгоревшее мясо…
Я так ликовал, если, выстрелом сбитый моим,
Катился подстреленный тур вдоль глухого ущелья.
И кровь закипала… И был я Аллахом храним,
Но кровь моя сделалась чёрной, как мутное зелье.
Тяжёлое солнце стекало в межгорный провал,
И скалы пугались вот этого лютого смеха,
Когда я, убивший, от радости долго скакал,
И сердце гудело в груди, будто горное эхо.
А нынче Всевышний забрал мой прищуренный взгляд.
Во тьме засыпаю… Во тьме просыпаюсь и каюсь…
И только в мозгу моём выстрелы снова звучат —
От них просыпаюсь… От выстрелов я просыпаюсь.
Последний мой выстрел… Тур падает, громко хрипя,
А сердце опять наполняет шальное веселье.
Я снова стреляю… И вновь попадаю в себя,
Подстреленным туром летя в грозовое ущелье.
Таинственность
Таинственность — и та давно иною стала,
На первом месте — ложь, коварство и хула.
И мало лжи лжецам, коварства — подлым мало,
Безжизненная жизнь пуста и тяжела.
Ты женщину познал — она теперь не тайна,
И с другом дружбы нет… И в клятве скрыта ложь.
Случайно узнаёшь, что всё здесь не случайно…
Не понят миром ты… И мира не поймёшь…
Таинственность во всём… Ребёнок с колыбели
О славе возмечтал, не зная ничего.
Язык земной забыт… Веселья отшумели.
И некого в Раю признать за своего.
Ты Родину любил? Чужой ты ей отныне…
Ты слышишь стон её? Объявят, что ты глух.
Твой тихий скорбный плач не нужен и в помине,
Как мудрость не нужна старейшин и старух.
Таинственность во всём… Таинственного мало,
Когда спешат глупцы родное позабыть.
Когда и дух наш мёртв… Когда звезда упала…
Когда в почёте лесть, предательство и прыть.
Жизнь волкам охранять доверили… Негоже
Напрасно утолять чужую злую прыть.
Хоть, как сказал поэт: «Но всё же… Всё же… Всё же…»
И можно ничего теперь не говорить.
Заброшенное кладбище
Заброшенные кладбища стоят,
Как будто опустевшие селенья.
Надгробных плит застывшие мгновенья,
Глухонемых камней печальный ряд…
А паутинки надписей с камней
Сползают… И в сплетенье паутины
Запутались призывный клич орлиный,
И пыль веков, что горечи черней.
Пустынно здесь… Молюсь… И в свой черед
Мне голоса доходят сквозь моленье:
«За нас молитесь… И тогда спасенье
И к вам самим от Господа придёт!»
Такая жизнь… Надеждами живём,
Чтоб умереть в несбывшейся надежде.
Помолимся… И тем же, что и прежде,
Полунапрасным двинемся путём.
И, к истине печальной не готов,
Ты вдруг отметишь – горестно, со вздохом,
Что равно заросли чертополохом
Могилы правдолюбцев и лжецов.
Когда-то не для лжи сотворены,
Те и другие нынче стали тленом…
Был юношей… И старцем стал согбенным,
Чьи ночи и рассветы сочтены.
А дальше лишь блуждания во мгле,
Где нет тропинки, вьющейся отлого…
Есть Ад и Рай… Кому куда дорога…
Но путь твой в небо начат на земле.
Стою один… Никто не виноват,
Что больше не блуждать нам белым светом…
«Прохожие… Задумайтесь об этом…» —
В тиши надгробья немо говорят.
* * *
И горы мельчают, когда измельчает народ.
Ущелья забыли раскаты басистого эха.
В померкнувшем небе унылый орёл не плывёт…
Отчизна, шатаясь, плетётся врагам на потеху.
Враги побеждают… Но я не поверю врагам.
Пускай приставляют мне к сердцу горячее дуло,
И я ничего без сраженья врагу не отдам:
Ни скал, ни ущелий, ни полупустого аула.
Кровавые строки насквозь прожигают листок.
Куда ты, Отчизна? Без Родины так одиноко!
На запад гляжу и не вижу… Гляжу на восток…
Не видно нигде… Даже тучи парят невысоко.
Где наши герои? Где воинов пламенных ряд?
Где ваша отвага? Неужто в могилах зарыта?
Неужто герои вот так же понуро стоят,
Надеясь, что в миску им кто-то плеснёт из корыта?
А те, кто в почёте, те нынче стреляют не в цель,
У бедной Отчизны отняв и последние крохи.
И некому вызвать сейчас подлецов на дуэль —
Ведь рядом такие же дети проклятой эпохи.
Наш дом поджигают —
мы хворост в кострище несём,
Кровавое облако над пепелищем нависло.
Нас мало осталось… Но мы за Отчизну умрём,
Коль смысл — умереть на войне, не имеющей смысла.
Яков Козловский
«Есть старая песня: Кавказ и любовь…» —
Так Яков Козловский не раз говорил мне.
Шёл ливень в Москве… А казалось, что вновь
В ауле Цада начинаются ливни.
Я помню заваленный книгами стол,
Ту песню — на звук оглянулся прохожий.
Так было. Так будет… Козловский ушёл —
Порывистый, быстрый, на горца похожий.
Он эти ущелья и горы любил,
Как будто и вправду родился в ауле.
Кавказ ему дал вдохновенья и сил
Строку из Расула пропеть при Расуле.
С Гамзатом Цадаса он горную пыль
Топтал там, где ветер кустарник колышет.
И если при нём говорили: «Шамиль»,
Козловский вставал, сразу делаясь выше…
Дружил с Шахтамановым… Вечную грусть
Носил он в зрачках… Улыбался… И снова
Нам строки Махмуда читал наизусть
Тот пленник кавказский российского слова.
Эх, Яков Абрамович … Где ты? Уплыл
Туда, где закончились горы и спуски…
Но лунным сиянием ты наделил
Аварское слово в поэзии русской.
Лорд Байрон
Юрию Кузнецову
Вчера — стихи, а завтра — злая сечь,
Не про тебя стремленье: «Отдохнуть бы!..»
Осёдлан конь… Заточен острый меч,
И пусть клинок решает наши судьбы.
«Постой… Остановись… Чего решать?»
В ответ лишь взор решительней и злее:
«Лишь тот, кто держит меч за рукоять,
Судьбы вершитель…» И в седло скорее…
Тебе вослед кричат, что ты умрёшь:
«Лорд Байрон… Погоди… Порвётся стремя…»
Ты, оглянувшись: «Стремя?.. Ну и что ж?
Зато пусть строки слышатся сквозь время…»
Ты — лорд, зачем же Греция тебе,
Тебе ль стремиться к их дворцам и пальмам?
«Молчу вне схватки… И пою в борьбе…
Иначе нет… Иначе я не Байрон!»
А что Пегас? Пегас ведь тоже конь,
Седлай его и вновь врубайся в сечу.
Перо и меч один калит огонь —
За стих и бой пред Вечностью отвечу!
* * *
Чьё сердце стучится под светом холодной луны?
Чьё место я занял? Брожу себе, не понимая,
Зачем же ночами чужие мне видятся сны,
Зачем меня вечно судьба обнимает чужая?
Зачем же я мучусь, чужою любовью томим,
Мне сердце чужое чужие приносит печали,
С чужим человеком о чём-то чужом говорим,
Чужие заботы сквозь боль понимая едва ли…
Я — самоубийца, случайно оставшийся жить,
Я — знак восклицательный этой проклятой эпохи.
Как знак вопросительный сложена тонкая нить
Всего, что осталось… И это — несчастные крохи.
А хочется сердце услышать своё… И свою
Негромкую песню пропеть, позабыв про чужое.
И выйти на бой самому… И погибнуть в бою.
А если победа — с победою выйти из боя.
И взглядом победным смотреть, прогоняя беду,
Чтоб Родина знала — я здесь не чужой и не лишний.
Когда позовёт она — я ни за что не уйду.
Пусть только простит…
А за нею простит и Всевышний.
* * *
Неужто слово, полное любви,
Совсем не нужно сумрачному миру?
Кому играть по звёздному клавиру,
Коль пыль дорог и в мыслях, и в крови?
Когда такие нынче времена,
Что путают невинность и коварство,
И только чёрной тенью государство
Нависло… Не оно — моя страна!
Где ненависть стоит как часовой
На перекрёстке ужаса и страха,
И где времён обугленная плаха
Не предвещает участи иной.
Где ужасом наполнен каждый звук,
Где прошлое наивно и неловко,
А в будущее скользкая верёвка
Трещит и вырывается из рук.
Танцуют бесы… Их теперь не счесть,
А посреди растления и тлена,
Где лишь одна измена неизменна,
Давно забыты искренность и честь.
И что мне делать? Я везде не свой,
Я битву проиграл, но жив покуда.
Простить нет сил… И в этом царстве блуда
Нет места, чтоб принять последний бой.
Здесь все собаки лают на меня,
И мне вовек не сжиться с новым веком.
Как совесть сохранить и человеком
Остаться после прожитого дня?
Одна надежда — всё Аллах простит,
Когда сразит нас маленькая пулька…
Я — камешек святой горы Ахульго,
Где зеркало бессмертия блестит.
Листок
Поговори со мной листок, слетевший
На землю с опадающих дерев.
Опять дождит ноябрь надоевший,
Потом зима завоет нараспев.
Кому сказать про божию немилость,
Про долгий скрип измученных берёз,
Про то, что сердце инеем покрылось,
А будущее смотрит из-под слёз?
Тебя снесёт порывом ветер резкий,
Подбросит вверх… Уронит впопыхах.
Чуть затрепещут в доме занавески,
И строчка полыхнёт на небесах.
Ответь же мне, листок, а почему ты
Так на меня похож, когда во мгле
И я лечу в такие вот минуты,
Чужой простору, ветру и земле?..
Молитва
Прошу, Господь, не радостей земных,
А старости спокойную усталость,
Чтобы в кругу любимых и родных
Мне провести оставшуюся малость.
Когда одрябли мускулы, а свет
Из глаз, тускнея, медленно уходит,
Оставь, Господь, не тайный блеск монет,
А пониманье — я Тебе угоден!
Оставь мне посох, чтобы мог дойти
Я до мечети… Попросить покоя…
Покой случайно встретить по пути,
Но не понять — а что это такое?..
Стена расстрела
В Дербенте, на Нарын-Кале,
Видней всего стена расстрела.
Следам от пуль в колючей мгле
Ещё чернеть не надоело.
Там революции печать
На скорбных лицах… Люди знают:
Попался белым — расстрелять!
Попался красным — расстреляют…
Столетие прошло… Не впрок
Урок истории напрасный.
А ну, к стене… Взведён курок…
А кто ты — белый или красный,
Не нам минувшее судить…
Давно исписаны скрижали.
Винтовок тех не разрядить —
Не для того их заряжали.
Стою… И чудится — сейчас
Прицелятся в меня лениво…
Вонзится пуля между глаз…
И покачусь я вдоль обрыва
На склоне солнечного дня,
Под звуки песни соловьиной…
И пули всё летят в меня,
Летят над солнечной долиной.
Стена расстрела… Время бед…
Поэт в терзании несмелом…
«К стене, Ахмедов Магомед!
Ты будешь вечно под прицелом!»
Поэт теперь не знаменит,
Известен лишь в родном ауле.
Но если Родина велит,
Подставлю грудь свою под пули.
И прокричать я смею сметь
Под сердца гулкие удары:
«Национальность пули — смерть,
Поручики и комиссары!»
А после пули — только мгла,
Когда тебе не нужно тела…
И в крепости Нарын-Кала
Ещё стоит стена расстрела.
Другие мы… Родной земли
Я нынче сын не знаменитый.
Но слышится команда: «Пли!..»
И вновь я падаю на плиты.
Махмуд из Кахабросо
Среди эпох, где ужасы и мгла,
Есть образ твой,
святой любви певец.
Тебе любовь бессмертие дала,
А смерть — любовь,
одетую в свинец.
Совесть
— Смотри в глаза и глаз не отводи,
Дозволенным живи, не предавая.
С обманом не мирись… И на пути
Спроси Аллаха, как тебе идти?
И головой, коль нужно, заплати…
Я — Совесть, я как рана ножевая.
Я за тобой иду по кромке лет,
И радуюсь, что мы с тобой едины.
Подкралась старость? Прожил много лет?
Всё истину искал? Но ты ж поэт,
Тебе ль не знать, что истины-то нет?
И в зеркале судьбы твои седины.
Ты — всадник, я всего лишь — верный конь,
Вон сколько грязи было под ногами!
Иди на свет, а темени не тронь…
Надёжна и верна твоя ладонь,
Мы вместе уходили от погонь…
Не изменяй, и правда будет с нами!
Две Родины вошли в твою судьбу,
Не дав прямой дороге стать кривою.
Не дав тебе согнуться, как рабу,
Отбросив и хулу, и похвальбу,
Навек сказав предательству «табу» …
Ты — Родиною стал, она — тобою!
Я — Совесть, ну а ты — моё дитя,
Со мною ты сияешь лунным светом.
От Дагестана беды отводя,
Тебе я повторяю, не шутя —
Лишь на вершину духа возлетя,
Останешься ты горцем и Поэтом.
Врата позора
В Нарын-Кале, в Дербенте, место есть —
«Врата позора» … Стыдно видеть это.
Здесь кто-то предал Родину и честь:
Само названье — верная примета.
А было так…Враг крепость окружил,
И смерть её защитников косила.
Уже на битву чуть хватало сил.
Кипела кровь… И близилась могила…
Всё не сдавалась крепость… И никак
Не мог противник праздновать победу.
Но враг коварен… Он на то и враг,
Чтоб умножать страдания и беды.
Враги смеялись, воду отравив:
«Всё не сдаётесь?.. Мучайтесь от жажды!
Пусть смерть поёт ваш праведный мотив…
И вам конец… Так было не однажды…»
И предводитель струсил… Он сбежал
Через ворота эти очень скоро.
До сей поры зияют среди скал
Врата того бесчестья и позора.
Кривой дорожки подленький изгиб,
Всего лишь сто шагов до поворота…
Сбежал… А если б дрался и погиб,
«Вратами славы» звались бы ворота!
Мой Дагестан! Ты праведен и свят,
Хотя года, как всадники, несутся.
«Врата позора» пусть себе стоят,
Чтоб больше никогда не распахнуться…
Беседа
— Что происходит с Родиной твоей?
— Толпу людей не назовёшь народом…
— А голос лжи неужто всё слышней?
— Увы, слышнее с каждым днём и годом…
На всё готовы… Радостно казнят
Тех, кто живёт по совести и чести.
А вожаки, забившись в задний ряд,
Не мчат вперёд, а топчутся на месте.
Всё изменилось… Нынче по горам
Не гонят туров свадебные пляски.
И даже вековечное «салам»
Теперь нечасто слышишь по-аварски.
Пусты аулы…Люди в города,
Как птицы в тёплый край, перелетели.
Поэтом быть — огромная беда,
В молитвах денег клянчат с колыбели…
Забыт язык… Довольна ребятня,
Чужих мелодий слушая звучанье.
Иное всё… Не зябко без огня,
Без очага… Без мудрого молчанья…
И только злоба целится в добро,
И только совесть нынче под прицелом.
Отвага, честь… Всё кажется старо,
К чему геройство? Проще быть несмелым.
Давно казнён отважнейший мюрид,
Давно орлы здесь больше не летают.
…Но где-то колыбельная звучит…
И горы по-аварски подпевают…
Перевёл с аварского
Анатолий Аврутин
Комментарии (0)