03-апр-2018, 00:48
Когда вспоминали матерей
Вышел к морю, чтобы развеяться. День был необычный. Цвет моря какой-то зеленоватый; небо то ли серое, то ли чёрно-белое; ветер порывистый, волны большие, беспорядочные.
Встретил приятеля по морю Идриса Махиева из Ахваха. С ним был мужчина, которого я раньше не видел. Когда Идрис спросил своего приятеля, знает ли он журналиста Бисавалиева, тот сказал, что знает. И начал обо мне рассказывать в третьем лице, будто я это не я, который сижу с ними. Потом кивнул в мою сторону и спросил:
— Это он?
— Нет. Он его младший брат, он пишет статьи за Бисавалиева. Сам Бисавалиев проходимец, — сказал Идрис и бросил какую-то нестандартную шутку. И тут же представил мне собеседника: — Это Газиявдибир, стоматолог.
Мне это имя ни о чём не говорило. Он внимательно посмотрел на меня обросшего. Я подумал, что спросит, по какому случаю бороду оставил, и выразит соболезнование. Не спросил.
Этот интересный человек начал рассказывать о своём детстве, будто был знаком со мной сто лет:
«…Когда я учился в школе, нам русский язык и литературу преподавала мать хунзахских бизнесменов, братьев Смоленских, Магомеда и Зиявудина. Парханисай её зовут. Это было в Ободинской средней школе.
Тогда она была совсем молоденькой девчонкой, замуж ещё не вышла, но была очень требовательна и строга к ученикам. Задала она нам на дом выучить отрывки из романа Пушкина «Евгений Онегин». Мы, сельские ребята, плохо понимали русский язык, и нелегко было выучить. Вот и решила Парханисай наказать нас за безответственность.
Было зимнее время, когда рано темнело, закрыла она весь класс и поставила условие: если заданную главу не выучим, никто домой не пойдёт. Всего два человека выучили и пошли домой, остальные мучились с текстом. Стемнело, и мы все вместе с учительницей в школе зубрим, учим, но никак не запоминаем. Вот так сидели и не знали, как спастись от непонятного стиха.
Через некоторое время слышу шаги, приближающиеся в сторону нашего класса. Открывается дверь и заходит моя ныне покойная мама. Щёчки у неё покраснели от мороза. В руках держит большую кастрюлю, обёрнутую в какие-то тряпочки и прикрытую сверху краем собственной пуховой шали. Я от стыда хочу спрятаться под партой, дети и учительница в полном недоумении смотрят на странную гостью. Мама моя как в собственной кухне подошла к учительскому столу, поставила туда кастрюлю, сняла сверху крышку, вздохнула и говорит:
— Он мой единственный сын. Утром тоже не ел и побежал на уроки, вы его домой тоже не отпускаете, не умирать же ему тут с голоду. Пусть эту картошку и колбасу покушает.
Дети начали потихоньку хихикать, сама учительница Парханисай тоже старалась держать себя, но потом расхохоталась. Я от стыда готов был проваливаться сквозь землю. Хорошо и комфортно в этой ситуации чувствовала лишь моя мама, которая пришла с едой.
— Идём, сынок, ешь эту картошку и колбасу, дай своим друзьям тоже, пусть учительница тоже попробует, очень вкусная картошка и колбаса.
Парханисай поругала нас всех, что относимся безответственно к учёбе, потом раздала всем картошку с колбасой и с сыром, и отпустила домой. Предупредила строго, что это последнее предупреждение, что больше никакая картошка и ходоки не помогут.
Мама моя была очень довольна и совершенно спокойно говорила, что не может меня не накормить, что я у неё один. Чтобы родить мне брата она ещё троих детей родила после меня, но все трое были девочки, мои младшие сёстры. Ей не было покоя, если я голоден или чего-то мне не хватает. И так всю жизнь. Мамы давно нет, и я остался один», — сказал Газиявдибир и уставился в морскую даль, где бушевали волны от усилившегося ветра...
P. S.
Как я понял, он не знал о моём горе, ибо виделись мы впервые. Но его очень искренняя, добрая и смешная история о матери была очень к месту и ко времени. Я молча ушёл домой, только потом спохватился и вспомнил, что не попрощался с этим интересным человеком. Вечером, когда я вернулся, его там не было. У нас у всех свои «истории матерей», многие из них мы носим в себе и редко когда делимся ими. Берегите матерей...
Комментарии (0)