Коммунальный роман

Америка

 

Как и множество детей, выросших за железным занавесом и в закрытом городе, я тоже хотел убежать в Америку. Но вопрос был в том, что про неё мало кто знал и мало кто верил в её существование. Из многочисленных обитателей двора всего лишь два человека были уверены, что она есть. Первым был дядя Коля Овощников. В его мире Америку населяли говнюки. Злобные полицейские в космических шлемах были говнюками потому, что избивали негров, спящих в коробках. Негры также были говнюки, потому что позволяли себя избивать. Когда-то там жили индейцы и ковбойцы. Те также были говнюки — по тем же причинам. А ещё там живут рок-певцы с крестами, которые мешают нам жить. Днём они поют и бухают в бассейнах, а по ночам делают ядерные бомбы.

Словом, Америка от дяди Коли была крайне интересной. Я тут же захотел стать рок-певцом, чтобы делать ядерные бомбы и бухать в бассейне. Что такое бассейн, я тогда не знал.

Разведчик и суфий дед Хасан верил в Америку так же, как суфии верят во всё неподвластное человеческому разуму. То есть признавал её существование как некую метафизическую субстанцию. Что там происходит, деда Хасана мало интересовало, но он был лёгок на подъём и изъявил готовность возглавить диверсионную группу, чтобы по-тихому перерезать погранцов и убежать в Америку. А вот в железный занавес, так же, как и в другие ограничения человеческой свободы, дед Хасан совсем не верил, называя их «обезьяньи дела». Это определение относилось ко всем явлениям, где отсутствуют мудрость и разум.

Остальные обитатели двора сомневались в существовании Америки. Даже умнейший профессор Гурвич пожал плечами и грустно вздохнул. У него был красивый атлас, в котором говорилось, что в Америку надо плыть через большой океан. Катька Колосович также вздохнула и схватилась за топор. По её мнению, весь мир заселён фашистами, которые расстреливают детей, и надо быть настороже. Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли было заинтересовалась темой, но, узнав, что там злые полицейские бьют негров дубинками, пошла и расколотила витрину в ларьке с мороженым и газировкой. Бабушка «Жена фашистского офицера» верила только в Германию, где живет её алхимический супруг. Даже комсомолец Боря Яйцев отказался говорить про Америку, заявив, что за это могут посадить.

В результате долгое время Америка была для меня таинственной аномальной зоной, в которую смогли попасть только Дети Капитана Гранта и то из-за ошибки дервиша Паганеля.

Тайна Америки раскрылась крайне неожиданно. В школе был Клуб интернациональной дружбы имени Патриса Лумумбы. Для вида там почитали детей-миротворцев (кто помнит, кто такая Катя Лычёва и Саманта Смит?), а на самом деле эта контора занималась отправкой детей партийцев в Америку. Оттуда они приезжали в джинсах, бейсболках, огромных белых кроссовках, постоянно чего-то жевали, как коровы, и выдували из своей жвачки пузыри. Коммунальный чародей и склочник дядя Коля оказался прав — Америку населяли говнюки и их советские прихвостни, партийцы. Простому человеку там делать нечего.

Недавно я увидел у некоего деятеля воззвание «Храм вам, а не сквер». Автор утверждает, что вокруг полно девиантных людей, которых надо спасти в храме. А парки и скверы не нужны, потому как там наркоманы оставляют «закладки». В связи с этим – новый высокодуховный рассказ про нашу девиантную коммуналку.

 

 

Советская конспирология академика Шапкина

 

Это совсем не изученный пласт советской коммунальной культуры. Чего боялись наши предки? Кого винили в своих бедах? Как распределялись фобии между социальными группами населения? Увы, в полном объёме до нас дошла только слишком навязчиво распиаренная агитпропом фантасмагория про злых сионистов и свободолюбивых арабов. Эта гениальная матричная модель оказалась живучей и до сих пор пользуется популярностью у недалёких любителей радикального ислама. Уверен, что в советское время набор фобий был гораздо интереснее. Для их изучения мне приходилось отправляться в соседнюю коммуналку, которой руководил академик Шапкин.

Здесь необходимо сделать небольшое пояснение: как и любое искусственное социальное явление, коммунальные квартиры никак не могли быть замкнутыми и самодостаточными социально-экономическими системами. Каждая коммуналка имела свою индивидуальную специфику. Если наша олицетворяла собой накачанных советской мистикой и печальными биографиями воинов-берсерков, некую кшатрийскую Спарту, то владения академика Шапкина этажом ниже — сборище мудрых советских брахманов. Смесь древних Афин и современной Силиконовой долины, населённой мудрецами-андеграундниками, которым вход во власть всегда был заказан. В результате научные и креативные кадры пропадали для страны, пополняя армию диссидентов. Дети этих диссидентов, позднесоветские неформалы, стали креативным классом для современной России. Так что если вам не нравятся скрепы, победобесие и милитаризация — все вопросы к панкам и хиппанам: это результат того, что когда-то они дружно косили от армии, а в зрелом возрасте принялись об этом жалеть.

Но вернёмся в коммуналки. Шапкин представлял собой смесь учёного-гения и безумного восточного гуру. Академик Шапкин занимал две самые светлые и лучшие комнаты в коммуналке. В них никто не допускался, и никто не знал, что в них происходило. Шапкин был здоровый и сильный мужик спортивного телосложения с бородой: академик внешне очень походил на Рамзана Кадырова. Одевался он или в старую, заляпанную химикалиями военную форму, или в роскошный восточный халат, под которым ничего не было. В этом халате учёный муж ходил в булочную, устраивая сеансы эксгибиционизма. Его трубный рёв раздавался в самых разных точках города — членораздельно говорить Шапкин не умел. Кулаки Шапкина разбивали лица и стеклянные двери. Никто не мог справиться с научным гением. Шапкин боялся только героического танкиста дядю Колю Овощникова, который не раз называл гения говнюком. При этом никто не знал, чем Шапкин действительно занимается.

Какие-то обрывки информации доходили от соседок Шапкина по коммуналке. Это были тихие и смиренные женщины, внешне напоминающие монашек. Ими руководила бабка Горшкова — настоятельница, которая отвечала за порядок в квартире и лично готовила еду для светоча науки. При этом бабка Горшкова жаловалась, что Шапкин её «лазером из плинтуса облучает», и не испытывала к учёному никакого пиетета. Другая монашка — бабка Княжна Щедринская, жаловалась, что Шапкин украл у неё термос с орденами. Словом, у всех этих женщин были самые разные претензии к гуру, которые впоследствии оформились  в постсоветские фобии наших сограждан — таинственные излучения, эксперименты спецслужб и врагов России.

Поэтому в 10-летнем возрасте я не только мог уворачиваться от топора безумной Катьки Колосович, но и вести оживлённые дискуссии с монашками из секты Шапкина про масонов, происки госдепа, сотрудничество ЦРУ с инопланетянами на погибель советской души и прочие интересные темы. В результате я стал полностью недоступен ни для советских, ни для постсоветских политтехнологов, чему по сей день благодарен. Тем не менее, могу заметить, что современные наследники Агитпропа сильно отстают в фантазии от самой зачуханной тётки из секты академика Шапкина.

Какова же судьба этого интересного поселения? Как и множество коммунальных сект советского периода, оно прекратило своё существование вместе с гуру. В конце 80-х Шапкин неожиданно оказался евреем и уехал в Израиль. Узнав об этом, я тут же ломанулся в комнаты Шапкина — мне очень хотелось узнать, какими исследованиями занимался гений. В одной комнате стоял огромный самогонный аппарат, а в другой груда бутылок с готовой продукцией. Вслед за мной в комнатах появились грустные мужчины в кожаных плащах и одинаковых костюмах. Сотрудники КГБ также разочарованно вздыхали. В коридоре грустно вздыхали тётки-монашки. Сейчас потомки Шапкина ходят в акционерах компании Symantec – одной из ведущих производителей антивирусных программ.

 

 

Без храма

 

Про духовные скрепы в нашей коммуналке никто не знал. Мало того, никто точно не мог сказать, где находится главный враг — Америка. Про строительство храмов и мечетей у нас также речи не шло. У мусульман в мечети была станция скорой помощи, у православных в храме — лечебница для алкоголиков. А на территории монастыря дети играли в «Зарницу». Я всегда играл за моджахедов, которые грабили караваны с тушёнкой и героином. На отсутствие культовых сооружений никто не жаловался, хотя духовных, болезных, бесноватых персонажей у нас было более чем достаточно. Вообще трудно представить ситуацию, что мои милые соседи вдруг получили место для исполнения религиозных потребностей. Тем не менее, попробуем.

Итак, по костёлу носилась бы польская дворянка Катька Колосович с топором и в обосранной ночнушке. На 9 мая она выставляла бы посреди костёла стул и колотила по нему ритуальной палкой. И бегала бы с топором за ксендзом, прихожанами и их детьми. Вслед за ней ковыляла бы в красном пальто и зелёном цилиндре Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли и делала мелкие пакости. Дядя Коля Овощников распевал бы на клиросе своё любимое слово «говнюк». А что бы делал в храме солнечный человек с синдромом Дауна дядя Вадик, который каждый день в полдень ритуально мочился на катер обкомовского работника? Что касается бабушки с наганом, то в некоторые культовые учреждения с оружием не пускают — там детекторы.

Посему никаких культовых сооружений у нас и не предполагалось. Разведчик и суфий дед Хасан делал намазы где придётся, будь то помойка или улица. И никого, кроме партийных активистов и их шестёрок, это не удивляло. Для обычных людей молитва — обычное явление. Такое же естественное, как утоление жажды и голода. Мало того, вокруг деда Хасана всегда была толпа желающих изучить Коран. И на моих глазах происходило удивительное явление утоления этого голода. Дед Хасан учил, что весь мир окутывают незримые нити Бараки и подключаться к этим нитям можно где угодно.

У артиллериста-чародея деда Семёна вообще был огромный подвал с бутылками, где он вершил судьбы огромной страны, разбивая те или иные ёмкости. Периодически в подвале Семёна останавливались катакомбные христиане, проводили службы и крестили детей. Собрания проводили убелённые сединами Старцы, которые гастролировали по стране, ежедневно увиливая от КГБ и статьи за тунеядство. Старцы учили, что Благодать — удел людей, а не недвижимости. Недвижимость — соблазн, который затягивает человека в сети дьявола. Также Старцы учили, что забрав себе храмы, коммунисты сделали благое дело, забрав под свои сатанинские кровавые знамёна всех «паршивых овец» и оставив весь остальной мир истинно верующим. И их стоит возлюбить хотя бы за это. А если храмы вдруг вернут верующим, исчезнет Храм внутри человеческого сердца. Тогда можно будет молиться румынскому гарнитуру или «запорожцу» — главным советским ценностям. Старцы утверждали, что только в гонениях и притеснениях возможна настоящая Вера. После таких речей Старец благословлял солнечного человека дядю Вадика, а Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли снимала зелёный цилиндр и целовала крест. Старцы верили в Подвиг и Свершения, а не Подвал деда Семёна. В их жизни было множество других подвалов, чердаков, сараев и других конспиративных жилищ. Советские Старцы продолжали традицию Нестяжателей, появившуюся ещё во время первого кризиса Христовой веры на Руси.

Сделала ли жизнь без храма моих милых девиантных соседей бездуховными? Если апеллировать к логике современных любителей религиозной недвижимости — безусловно, да. А вот здесь любителям недвижимости лучше заткнуться: не дай Бог им пережить то, что пережили мои девиантные соседи. Бесконечные танковые битвы дяди Коли Овощникова, убийство всей семьи Катьки Колосович, горящие заживо в вагонах санитарной летучки раненые Бабушки с наганом, изнуряющие рейды деда Хасана, когда уничтожению подлежат абсолютно ВСЕ невольные свидетели перемещений разведгруппы. Включая младенцев. Был ли дед Хасан плохим мусульманином? Не нам об этом судить.

Мои героические соседи не просто выжили. Всю оставшуюся жизнь они прожили «полной грудью», не боясь ни чёрта, ни власти. Где-то рядом с Богом. Потому что пугать их было уже нечем. Ни исключением из партии, ни непогашенным кредитом или отсутствием храма. Свой Храм, даже в приступах глубокого безумия, они всегда носили с собой. Где-то глубоко внутри. Не нам об этом судить.

Дед Семён плюнул, перекрестился и расколотил трёхлитровую банку из-под солёных огурцов. На следующий день нам сообщили о смерти дорогого и любимого Леонида Ильича Брежнева. Старцы тихо молились. Мимо проскрипела тележка деда Хасана. Родина продолжала жить дальше.

 

 

Майка с Путиным

 

На фото — памятник Дануте Даниэльссон в шведском городишке Векшё. В 1985 году эта тётенька набросилась с авоськой на демонстрацию нациков. К ней присоединились другие горожане и нацики спрятались в общественном туалете. Поначалу ей не хотели ставить памятник, но шведы стали вывешивать на видные места женские кошёлки и авоськи. Чтобы избежать массового захламления, власти разрешили поставить памятник этой женщине.

К чему это я? А к тому, что Регинке–Трепачке Дуре-башкой-орехи-коли такой памятник никто никогда не поставит. Не смотря на её гораздо большие, чем у Дануте Даниэльссон, заслуги. Она с авоськами неоднократно бросалась и на партийных работников, и на рыночных торговцев, и на милиционеров, и на первый в городе мерседес, и вообще на всё, что было больше и сильнее её.

Дабы хоть как-то компенсировать это досадное упущение, расскажу про финал этой живой легенды нашей коммуналки.

Её подвиги закончились вместе с закатом коммунального хозяйства. Наша коммуналка просуществовала изумительно долго — до 21 века. В начале «двухтысячных» её прибрал зам­министра налогов и сборов. Когда стали расселять немногих оставшихся жильцов, выяснилось, что:

во-первых, у Регинки нет никаких документов;

во-вторых, никто не знает её родственников;

в-третьих, у неё нет никаких вещей, кроме красного пальто и зелёного цилиндра. Перед финалом нашей коммуналки к этому гардеробу загадочным образом присоединилась майка с Путиным в форме подводника.

В результате Регинку забрала к себе жить моя набожная и одинокая тётушка. На новой отдельной жилплощади, без коммунальных дрязг за выживание и от тоски по подвигам, Регинку парализовало. Более 10 лет она пролежала парализованная. Над её кроватью как икона висела майка с Путиным. Больная на голову Регинка канонизировала его задолго до распиаренной Матушки Фотиньи. В мифологии Регинки–Трепачки Дуры-башкой-орехи-коли Путин был святым и вёл долгую кровопролитную борьбу со Швилькой. Швилькой оказался бывший министр иностранных дел СССР и президент Грузии Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, в которого вселился дух другого известного грузина — Сталина-Джугашвили.

Более 10 лет моя богобоязненная тётушка ухаживала за Регинкой. Убирала за ней дерьмо, кормила, мыла, одевала и слушала её бесконечный бред. Несколько лет назад Регинка умерла.

По злой иронии, когда тётушка позвонила мне и сообщила об этом, я был в аэропорту. Нужно было срочно улетать в Чечню бороться за права человека. Чувство долга победило — Регинку похоронили без меня. Когда же после удивительных приключений я вернулся в родной город, тётушка рассказала мне такую историю.

Когда к ней пришёл агент из похоронного бюро, то первым делом потребовал Регинкины документы. Далее последовал крайне мистический диалог:

— Документы покойной?

— Нету...

— Вообще никаких?

— Никаких... Только майка с Путиным...

— Майку с Путиным не надо, документы нужны!

— Нету документов, возьмите майку...

— Как зовут-то хоть?

— Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли.

— Вы издеваетесь?

— Нет.

— Трепачка — это фамилия?

— Не знаю...

— И как мне определить фамилию и отчество?

— Не знаю... Пишите, как вам будет угодно.

— Это как?

— Лучше как есть. Господь всё видит. Всех своих детушек узрит. Без всяких документов.

— Она кто? Ваша родственница?

— Дитя войны.

— Какой войны?

— Великой Отечественной. Если это принципиально, то Второй мировой.

В результате этой, на самом деле очень долгой беседы моя добрейшая и богобоязненная тётушка осталась без своих скудных пенсионерских накоплений. Зато Регинка была похоронена по обычаю предков. На её могиле стоит скромный памятник. На нём написано «Гусева Регина Константиновна».

Майка с Путиным таинственным образом исчезла.

 

 

«Не стареют душой ветераны»

(День Победы, СМЕРШ и первая бутылка деда Семёна)

 

 

В те застойные времена ветераны Великой Отечественной были ещё живы, в трезвом уме и при памяти, и их не надо было заменять увешанными непонятными наградами андроидами. Мало того, некоторые из них ещё работали. В свободное время ветераны тусили на Набережной, где подчас занимали все свободные скамейки.

С собой у ветеранов были шахматы, домино, карты, портвейн и пакетики конфет. Их они раздавали детям, которые специально тусили вокруг них. Во-первых, можно было на халяву поесть дешёвых карамелек, а то и «школьниц». Во-вторых, было интересно послушать рассказы про войну от непосредственных участников,  — которые сильно отличались от того, что говорили по телевизору.

Лишённые патриотического фантика, рассказы напоминали те самые дешёвые развес­ные карамельки, которые раздавали ветераны. Вроде сладкие, но не особо вкусные. В рассказах участников героических событий преобладал оборот «звиздец». В результате у меня сложилось чёткое впечатление, что все выдающиеся битвы 20-го столетия были сплошным звиздецом.

Сейчас мне иногда хочется переместиться во времени и рассказать старикам, что их потомки предпочли оборот «можем повторить».

Эту загадку мне разъяснил разведчик и суфий дед Хасан. Он пояснил, что на самом деле война была мистическим поединком двух масштабных безумцев: Сталина и Гитлера. Оба были одержимы злыми джиннами и соревновались друг с другом, кто больше уничтожит народу. В результате в 1945 году где-то под Берлином деду Семёну пришлось разбить свою первую красивую бутылку, чтобы Гитлер помер и война закончилась.

После Победы молодой артиллерист ушёл в запой и плакал, что не сделал этого раньше. В 1953-м поседевший старший лейтенант запаса повторил это упражнение. Обошлось без запоя. Народ стал массово возвращаться из лагерей, и дед Семён был счастлив. Он понял, для чего пришёл в этот мир.

С тех пор ветераны на лавочках пили за мир и проповедовали детям пацифизм. Дедушки-ветераны всегда сидели компаниями, которые периодически мешались друг с другом. И только один дедушка всегда сидел в одиночестве на отдельной скамейке. Другие ветераны с ним никогда не общались. Рядом со стариком лежал пакетик с карамельками, но никто из детей не подходил к нему угоститься.

Ветераны пояснили, что он «смершевец» и общаться с ним «в падлу».

Меня это заинтриговало, и с трясущимися коленями я подошёл к одиноко сидящему старику. Тот удивился и протянул мне пакетик. Я взял карамельку и сел рядом на скамейку. Мы молча сидели. Казалось, прошла вечность. Потом я сказал «спасибо» и собрался уходить. Старик вновь протянул пакетик. Я вновь поблагодарил, взял несколько конфет и вновь сел на лавку. По лицу старика скатилась одинокая слеза.

Потом Дед Хасан сказал, что я всё сделал правильно. По его словам, война — это другой мир, другая реальность, и только высшие силы определяют, где и в каком качестве ты на ней окажешься. И не человеческое дело — судить об этом. Нужно просто попытаться остаться человеком. Это самое сложное.

Собственно, с этого и началось моё обучение у выдающегося мистика и разведчика деда Хасана и его друга дворника-чародея деда Семёна.

 

 

Иллюстрации Амины Котомановой