СветаПредставление

СветаПредставление


Жить, как Буш

Патя сделала такой дивный портрет. Он очень хорош, очень! Сразу видно, что там человек тонкий и страдающий. Если бы меня попросили придумать ему историю, я бы чего-нибудь наворотила и, наверное, не стала бы учитывать пол. Типа, он младший позорный сын, приводил в дом фиг знает кого, написал поперёк геральдического знака семейства — Янки, велкам! И свободу мышам! Оттого его запрятали в тайную комнату в родовом поместье, и он там сидит, весь синий и зелёный от фрустрации и плесени. Высиживает свою личную обалденную историю. Но это точно я? Там посмотри, какое всё… А у меня всегда сломан ноготь. Хотя бы один. Я грубая. Взрывная. Бываю ужасно нелепым существом. И такое выражение лица, как на портрете, долго удержать не сумею. Секунд шесть максимум. Либо челюсть отвиснет и глаза закатятся, либо кто-то рассмешит или разозлит. Но я бы его, портрет в смысле, утащила и себе на стенку повесила бы, да. Патя говорит — я так увидела. И мне хочется ей верить.

1. Патимат Гусейнова "Миротворец СА"

Никогда не умела вовремя заткнуться. Просто проскакиваю на полном ходу тот момент, когда всюду машут красными флажками и бегут к тебе с воплями, что дальше обрыв и рельсы кончились. Какую прекрасную жизнь я бы прожила и какую карьеру сделала, будь у меня этот внутренний стоп-кран! 
…Ну, или не сделала бы.


Есть люди, на которых я всегда озираюсь. То есть я знаю, что они меня любят и деликатные, поэтому промолчат, даже если я совсем из берегов выйду. Но это их молчаливое неодобрение чувствую лопатками. И мне делается не по себе. 


Я часто делаю какую-нибудь фигню. Прилюдно. Потом хожу и мотаю башкой: ну как меня опять угораздило? Иногда думаю, что тут вовсе не я виновата! Помнишь, у Довлатова в «Компромиссах» есть такой персонаж Буш? Он сидит в редакции, чинный, его только что пристроили туда с преогромным трудом. В редакции, значит, праздник, все нарядные, входит жена главреда Зоя, в руках у неё поднос, на подносе чашечки с кофе. И тут этот Буш вдруг поднимается с места и фигачит снизу по подносу ногой! Понятно, что его карьера в журналистике закончилась, не успев начаться. И через много лет его спрашивают: скажи, ну зачем??? А он говорит: я чувствовал, как всем вокруг хотелось это сделать. Вот со мной та же история. Я часто оказываюсь тем самым «кем-то», кто, цитирую Довлатова, «должен лягнуть ногой этот блядский поднос в руках кривоногой Зойки». 


...Ай, командир, меня смертельно ранили!


Не понимаю и никогда не смогу понять, как кто-то может хотеть быть «чистокровным». Во-первых, это малореально. А во-вторых… Скучно же быть кем-то одним, нет? В детстве я всем врала, что мы молдаване, просто называемся русскими. Не знаю, почему именно молдаване, слово красивое. Вот мой единственный племянник, сын моей единственной сестры женился на китаянке. И мне так нравится, что теперь у нас есть его маленькая дочка, и она тоже несёт в себе часть нашей общей крови, но, помимо неё, ещё и другую. Новую! И от этого будто моя собственная стала ярче и горячей.

Мне всегда хотелось раскопать в истории нашего семейства что-нибудь прикольное и тайное. К примеру, что прапрапрадед был контрабандистом и тёмными ночами причаливал к берегу в лодке, полной шёлковых чулок, оружия и специй. Или, что прапрабабка танцевала в кафешантане и немного шпионила в пользу, скажем, Гвинеи. Для меня тут нет категорий позорно–достойно, а есть крутая история, азарт, риск, «ай, командир, меня смертельно ранили!», и прочее, из-за чего и выдумали приключенческую литературу.


   Люди ужасно интересные. Прямо взять каждого и рассматривать. Говорить с ним: – А ты что? — А он? — А что ты ответил? — Ох, ну ни хрена себе!

Не объяснить рационально, почему мы что-то отмечаем и помним всегда, а что-то пропускаем мимо сознания. Вот у меня есть два воспоминания. Как-то ещё в детстве (мы тогда жили в двухэтажном кривом доме по улице Мира) я гуляла по двору и сорвала одуванчик. Это был уже совсем взрослый, солидный одуван, не из тех, что жёлтенькие цветочки, а одуванчик-аксакал — весь белый и пушистый. Ну и я на него дунула. А потом внимательно посмотрела на то, что осталось. Там внизу под белыми пушинками он был бледно-зелёный, цвета сопли, что круглый год свисала из носа нашего дворового Мусы-колбасы. И в этом бледно-зелёном были точечки… И меня вдруг накрыла волна экзистенциального ужаса. Понятно, что я тогда слова такого не знала, но сами ощущения помню: что-то о смерти, о коже, под которой страшное, о распаде и вообще — мама, кто я, где я, забери меня домой к чаю с бутербродами! 
А второе намного позже было. Уже в 90-х, в Львове. Я сидела на диване дома у друга Борьки Бергера и смотрела, как его жена Таня Мун рисует. Вот держит перед собой большой белый лист и ведёт по нему из верхнего правого угла в нижний левый изумительно точную линию. Прямо тушью сразу ведёт. Будто там проложена дорожка, мне не видная, и она просто не может сбиться, не сумеет, даже если Борька опрокинет стол. Сейчас я думаю, что обе эти истории были чем-то вроде религиозного откровения.

Дела у меня всегда покачиваются. В смысле, на этот вопрос есть два взаимоисключающих ответа, и оба будут правдой.


Дарить умеют многие. А принимать подарки — единицы. Ну такой подарок, внеурочный, просто так, от потребности быть щедрым. Так вот, взять его, засмеяться, принять объяснение, что это «просто так, потому что подумал, и мне захотелось», могут немногие. Часто люди напрягаются. Им непонятно. В строгой кавказской системе, где «я к тебе на свадьбу пришёл, 5 тыщ принёс и когда ты ко мне пойдёшь, столько же принеси», вот такой внезапный порыв вызывает тут же массу мыслей. Так, думает он, наш тухум нищий? А от меня теперь чего ждут? Мне чем «отдарить»? Я что должен? Да ничего ты не должен! Это ж не потому, что надо тебе! Это потому, что нужно мне. Бери, радуйся, если не понравилось, отдай кому-то ещё. Это всего лишь способ сказать: жизнь не сволочь, а люди не гады. И ничем не надо «отдаривать». Просто живи и будь счастливый и сильный. А когда станешь совсем сильный, делай такое же для кого-то ещё. Если захочешь, конечно. Но хотелось бы, чтоб захотел.


Мне нравится думать, что я подкидыш. Цыганёнок, которого моим родителям подбросили. Просто положили у порога и смотались.


Нет, если нужно для дела, я вполне могу обратиться к человеку, которому самолично голову откусила бы ещё минуту назад. И работать с ним рядом могу. Помогать. Просить о помощи. Но только, пока мы тушим пожар. Потушили? Всё, дозвиданння. Опять хочу откусить.


Страсти и вести

Депрессии у меня не бывает. Я же всё сразу вываливаю. Всё, что со мной происходит. Бегаю и всем рассказываю, даже если стыдное, такое, где я совсем болван. Потому что одно дело мои заморочки личные, а другое — сама история, где я и персонаж, и рассказчик. 


Проект «Был такой Город» — моя гордость, мой крест, моя награда и моё проклятие. Он взял и примотал меня к Махачкале накрепко, навсегда. Если бы не он, разве занесло бы меня в городской активизм? Да ни в жисть! 

Ася Джабраилова «Город Наш»

       В комсомол я не пошла. Скорее, из упрямства, чем из идеологических зрелых соображений. Все говорили — надо! И я тут же стала как ишак и замотала башкой. Что значит — надо? Кому? Мне не надо. В школе меня не смогли переупрямить, в библиотеке, куда пошла работать, — тоже. Это было начало 80-х, и никто знать не мог, как развернётся история страны и что когда-нибудь я стану этим гордиться.


Тебе же не нужно напоминать, что «большинство всегда неправо»?


Иногда я обижаю людей. Причём случайно, не желая этого. И если пытаюсь извиниться, делаю это всё настолько неуклюже, что обижаю ещё больше. Думаю, тут всё дело в языке. Ну вот в моём — «прямо по башке бы дала» — заложена нежность, и чужому я так не скажу. Но человек с другим строем и нарядом языка, думает: ах ты ж наглая сволочь, ты на кого хвост подняла, кому угрожаешь?! А я всего лишь извиниться хотела.


Мне рассказывали про одного маленького мальчика, который придумал название для газеты «Страсти и вести». Мне кажется, гениально.

Люблю вправлять текстам ручки. Ну вот он уже родился, только кривенький, хилый и его жалко, потому что не жилец. А ты смотришь и понимаешь, вот тут передвинуть вперёд абзац, изменить концовку, сместить акцент и это будет клёвый такой, живой, хохочущий и полнокровный текст. Это такой кайф невероятный! Будто ты настоящего младенца спас и заново родил.


Беру и ложусь

Однажды мы шли по Буйнакской с Зауром Зугумовым и болтали. Я ему рассказывала, что счастье оно всегда при тебе. Вот нога твоя шагает, глаз смотрит, рот говорит, ты можешь налево, направо пойти, ты чувствуешь, плачешь, смеёшься, любишь и враждуешь — и это главное на самом-то деле. Он слушал, а потом сказал — ты мыслишь как каторжанин. Мне понравилось.


Я так долго проработала то корреспондентом, то редактором отдела культуры, что в какой-то момент перестала любить и выставки, и концерты со спектаклями. Потому что это была уже не чистая радость и удовольствие, а ра-бо-та. То есть нормальный человек шёл туда получать впечатления, а я — их фиксировать, загонять в слова и записывать. Потом-то наладилось немножко.


Бывает, что в каком-нибудь городе, который для меня сильный, значимый город, я вдруг чувствую, что хочу лечь. Вот прямо на улице. Прямо на асфальт. Не могу сказать — зачем. Просто хочу, надо мне. Ну и ложусь. Кто я такая, чтоб не позволять себе такую важную для меня вещь? Единственная уступка — стараюсь лечь не поперёк, а вдоль дороги или тротуара. Чтоб через меня никто не перепрыгивал. Лежала в Тбилиси, в Стамбуле, в Тель-Авиве. А вот в Вашингтоне, к примеру, такого желания не было. И в Праге. В Париже тоже. И совсем никогда мне не хотелось лечь в Махачкале.

Маргарита Изрин: "Света и сова"

Я очень люблю своих друзей. Очень люблю своих друзей. Очень люблю их. Даже когда злюсь. Они гадюки, сволочи, мерзавцы и насмешники. Пусть будут всегда.

О какой карьере речь? Сама посмотри, какие я глаголы выбираю, когда рассказываю о себе: поскакала, офигела (и его более резкие варианты), потрусила, сжалась, быканула, удрала. Кто ж такому человеку доверит даже пустой спичечный коробок, не говоря уж о должности? 


Если не сплю всю ночь, то под утро иногда чувствую себя ангелом. Сейчас возьму и воспарю. Начну круги наворачивать, смотреть, кто там как себя ведёт. Ну а в конце, само собой, врежусь в провода или в каких-нибудь чёртовых гусей и шмякнусь с высоты. Буду лежать вся перекрученная как бельё, с немытой шеей, в порванных штанах, и незнакомые собаки придут меня обнюхивать и утешать. 


Думаю, красная шляпка была у меня всегда. Просто до поры до времени её не было видно.


Свобода НЕ делать

Разумеется, я феминистка! Ну а как может быть иначе, я же женщина. И не согласна считаться «вторым сортом». А кто на такое согласится? Ну вот представь кавказца, которому отказывают в устройстве на работу, потому что он «лицо кавказской национальности». Или не сдают ему квартиру по той же причине. Он же не будет покорно кивать и соглашаться? Ну вот с феминизмом та же история. Мы разные, но права должны быть равными.


Портрет Сталина над входом в автодорожный университет меня страшно триггерит. Прямо забралась бы туда и собственноручно оторвала и выкинула на фиг. Но когда уже совсем собираюсь лезть, буквально кеды в прихожей надеваю, начинаю думать совсем новые для меня мысли, непривычные: а как это с точки зрения права, закона и положения о свободе совести? И тогда прихожу к мысли, что Иосиф Виссарионович всё же должен быть сначала признан военным преступником. А портрет тогда сам собой отпадёт. Как я дошла до жизни такой, ума не приложу!

Скажи, как маленький яркий и артистичный скандал может что-то испортить?


Свободный ли я человек? Наверное, нет — если мы о свободе делать всё, что хочешь. Но вот свобода НЕ делать, чего не хочу, у меня есть. Не работаю там, где мне противно, не сплю с мужчинами, которых не хочу, не участвую в том, что мне не по душе. И не говорю того, чего от меня ждут. Часто слушаю выступление какого-нибудь ТВ-ведущего или политика и думаю, милый, это ж какой тяжёлый груз ты на себя взял, гляди, как тебя перекосило!


Мне уже 57 лет. Это прямо очень много. С одной стороны, ужасаюсь, когда смотрю на себя в зеркало: божички, морщины, глаза запали, складки в углах рта — будто я о скорбном всё время думаю. А с другой — понимаю: офигеть, а я ведь никогда не была такой красивой, как сейчас. Даже в самой юности. Ну красота тут слово неточное, если понимаешь, я скорее, о стёсывании лишнего, случайного, о приближении к самой себе, к настоящей.


У меня есть старшая сестра, и она занималась верховой ездой. А как-то взяла меня, ещё мелкую совсем с собой на ипподром. Они купали лошадей и мне тоже позволили. Посадили верхом, и мы с лошадью вошли в море. А потом я с неё соскользнула. Но всплывать не стала, просто легла на песок и стала смотреть. Я эти секунды могу в голове прокручивать бесконечно. Вода, вся прогретая, пропитанная солнцем, жёлтый песок с ракушками и сначала тень, а после и сама невероятная долгая нога лошади, которая медленно, аккуратно переступила через мою голову. И я смотрела на всё это и думала — Бог.



Подписи к картинам:

1. Патимат Гусейнова «Миротворец СА» 2018, холст, акрил, микс. Из фондов Национального музея РД им. А. Тахо-Годи
2. Маргарита Изрин
3. Ася Джабраилова «Город Наш»