Джурмут в годы лихолетья

– Набеги и грабежи не прекращались и после окончания Кавказской войны. В Джаро-Белоканах были буйные головы, которые отправлялись за Алазани в сторону Грузии, угоняли скот, уводили людей – в общем, занимались разбоем. 
Самим джарцам тоже доставалось от грузин и русской власти. 
Новая власть задумала хитроумный план, чтобы взять под полный контроль регион. Пошла сильная пропаганда и перешедшим на сторону русских давали обширные поля, горы для летних пастбищ и должности при новой власти. 
Но ставилась очень сложная, почти не выполнимая задача. Перешедшим на сторону русских недостаточно было исполнять их законы, требовался отказ от ислама и принятие христианства. Первое время желающие не находились, но после христианской экспансии и усиления власти русских народ оказался загнанным в тесные рамки; и нашлись слабые на веру люди, которые переходили на сторону христиан ради мирского. 
Среди мусульман они получили презрительное прозвище «хъанчфаразал» (обязанные носить крест). 
Одному тухуму из мусульман дали неограниченную власть, большие земельные наделы и руководство над мусульманами. Они стали привлекать на свою сторону слабых на веру, алчных на деньги людей. Глава «крестоносцев» из бывших мусульман то ли сам взял такое имя, то ли народ дал, но звали его, оказывается, Горги. Я слышал о некоем Горгил Башире, который во время революции прятался в Джурмуте от большевиков. Выходит, что он сын того вероотступника Горги, – говорит отец и переключает свой рассказ на «очень интересную историю» времён революции. 

Я хочу вернуть его к событиям в Белоканах после окончания Кавказской войны, но не получается. Отец уже окунулся в воспоминания о том, как известный просветитель, печатник Магомедмирза Мавраев из Чоха и Горгил Башир из Белокан бежали из охваченного революцией Дагестана и прятались от преследования новой власти у нас, в Джурмуте. 

– Они пришли к нам поздно осенью, перевал был закрыт снегами, ждали весну, чтобы бежать в Грузию, а оттуда в Турцию. 
Сидя с джамаатом на годекане, они с тоской смотрели на снежные вершины дальних гор, с нетерпением ожидая, когда откроется перевал, и они смогут спастись. Если бы не отдалённость и отсутствие дорог до Джурмута, здесь в любое время могли появиться преследующие их работники НКВД. 

Горгил Башир, говорят, был ветреный, болтливый человек. Всё время рассказывал о своём богатстве в Цоре – об отарах овец, судьба которых ему не была известна после бегства, о табуне лошадей, стаде быков, больших землях и огромных домах. А Мавраев ничего не рассказывал, всё время молчал. Хотя кунак его знал, что Мавраев тоже богатый человек, и ему было интересно молчание гостя. 

Как-то на годекане Башир вновь завёл рассказ о своём хозяйстве. Один из стариков спросил у Мавраева:
– У тебя что-нибудь забрали большевики, Мухаммадмирза? Видишь, сколько всего потерял Башир – стада, отары овец, табуны лошадей и земли? 

Чуть помолчав, Мавраев почесал затылок и бросил:
– У меня одной бумаги больше было, не считая другого.
– Что? Какая ещё бумага? – начали интересоваться горцы. 

Они представить себе не могли, что бумага может стоит больше отары овец, табуна лошадей и стада быков. А у Мавраева, оказывается, была в Дагестане единственная типография и много тысяч тонн белой бумаги, не говоря о другом состоянии... – Отец прерывает свой рассказ. 

Воспользовавшись паузой, пытаюсь вернуть отца, пока мы не отошли далеко, к разговору о более важной для меня теме – вероотступничестве в Джаро-Белоканах, о ритуале, который соблюдали люди, перешедшие в христианство. 
– Поступок одного отчаянного храбреца из Джара по имени ЛъикIазул ЛъикIав (Лучший из Лучших) и кровавая драма в Белоканах положили конец дальнейшему вынужденному принятию мусульманами христианства. 

Там и отдельные кладбища были этих «хъанчфаразов» (вероотступников), я помню их. Позже, когда в Белоканах открыли мост над речкой и проложили новую дорогу, местные жители – мусульмане, направили трактора через их могилы. Это был знак, своего рода месть и надругательство над вероотступниками, как мне кажется, – говорит отец.
– И как покончили с ритуалом, что за кровавая драма там была? – спрашиваю, чтобы получить полную картину тех событий. 
– Я лекарство от давления не пил, кажется. Это долгий разговор, джарский молодец убил их, – сказал отец и направился к себе. – Завтра расскажу, мне ещё помолиться и лекарство пить надо…

Уход Мавраева из Джурмута

– Мавраев был хорошо образованным, очень богатым и информированным человеком. Он не мог не знать, что вытворяют большевики в Петербурге, в остальной России, и какова участь богатых людей. Это были 30-е годы ХХ века, в стране начался красный террор. Забирали всё, что имели, раскулачивали, отправляли в Сибирь, расстреливали. Надо было спасти себе жизнь. В Анжи, в Темирхан-Шуре и в Нагорном Дагестане была установлена советская власть – за исключением отдалённых, труднодоступных районов, таких как Цумадинский, Цунтинский и Тляратинский. Поэтому он пришёл к нам в Джурмут. От нас до Грузии и Азербайджана рукой подать, можно легко через перевал перейти, и дальше в заграницу уйти, – продолжил вчерашний рассказ отец за утренним чаепитием. 

Я понял, что пытаться вернуть его к теме о вероотступниках в Белоканах не имеет смысла. Что ж, послушаю пока, что там было у Мавраева и Горгил Башира в Джурмуте. 

– В Джурмуте у Мавраева знакомый был Рамазан Мусал Мухаммад из Чорода. Они то ли в Чохе, то ли в Согратле вместе учились, оказывается. Сам Рамазан Мусалав (так называли его в селе) был зажиточным крестьянином. Были у него земли, овцы, пчёлы, сам он занимался торговыми делами в горах и в Цоре. Когда Мавраев пришёл к нему, чтобы с помощью приятеля спастись и уйти в Азербайджан, он застал у Рамазана Мусалава другого гостя – Горгил Башира – беглеца из Азербайджана. Тот и поведал Мавраеву, что и в Азербайджане утвердилась советская власть, потому он и убежал от советов и большевиков в горы. Известие это в буквальном смысле подкосило Мавраева. Рамазан Мусалав гостей успокоил, что до весны продуктовых запасов хватит, а что предопределено судьбой, станет известно, когда перевал откроется, и придут первые вести из Цора; а дальше посмотрим. 

«За наше село и людей вы не беспокойтесь, ни один человек отсюда не выдаст вас чекистам – народ наш благородный», – успокоил гостей Рамазан Мусалав. 

Худо-бедно они пережили длинную, снежную зиму в Джурмуте. Два капиталиста, когда-то евшие самую лучшую еду, купавшиеся в шелках и в золоте, жили в небольшой комнате джурмутского крестьянина, спали на деревянной тахте и ели чем делился хозяин. 

Мавраев и в самом деле был очень богатым человеком для своего времени. Имел не только бумагу в складах, как заявил он в ответ на хвастовство Башира, но владел и виноградными плантациями, и консервными заводами, и кинжальным заводом, и кожевенной фабрикой и много чем другим. Вот что преподнесла судьба этим богатым людям. 

Наступила долгожданная весна. Открылся перевал. Ждали новостей и гостей из Цора, нельзя было вслепую направляться туда без дополнительной информации. Вскоре выяснилось, что Азербайджан в руках большевиков, а в Грузии ещё хаос. Это известие очень обрадовало Мавраева. В одну весеннюю ночь на хороших конях, с полными хурджунами еды и необходимой в пути одеждой, Мавраев и Рамазан Мусалав направились в Цор. Мавраев не мог самостоятельно отправиться в путь – не знакомый с местностью, он мог заблудиться и попасть в Азербайджан. Надо было, проследовав по лесам Азербайджана, спуститься через перевал, дальше лежала дорога в Грузию, по которой Мавраеву предстояло отправиться самому. Рамазан Мусалав поступил как честный, благородный человек и спас жизнь своему другу. 

Дальнейшая судьба Мавраева неизвестна. Было много легенд в горах, что он богато и счастливо живёт за рубежом, – сказал отец и на время замолк. Чувствовалась какая-то недосказанность в его словах. 

– Многие думали, что он через Грузию направился в Турцию, и живёт там со всеми мухаджирами. Но он там не жил, оказывается. Я не исключаю, что он мог вернуться из Турции в СССР, может быть, документы изменил и под другим именем был…

Но мне, молодому студенту филфака ДГУ, рассказывал о нём ныне покойный мой преподаватель, фольклорист, собиратель легенд, поговорок и пословиц Дагестана Александр Фёдорович Назаревич. Не помню, каким ветром занесло Александра Фёдоровича в Среднюю Азию, но он рассказал одну очень любопытную историю. 

Как-то на базаре Бухары, когда покупал то ли черешню, то ли вишню, Назаревич почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, обернувшись, увидел старца, сквозь толпу внимательно разглядывавшего его. Когда Назаревич посмотрел на него, тот отвёл глаза и стал собирать свои покупки. Было в этом лице и взгляде что-то знакомое, но не смог Александр Фёдорович сразу вспомнить, где видел это лицо. Старец больше ни разу не посмотрел в сторону Назаревича. Когда Александр Фёдорович подошёл к нему, он повернулся спиной, возясь с рюкзаком, будто что-то завязывает. Почувствовав за спиной взгляд, он через мгновение повернулся, оглянулся вокруг и тихо сказал:

– Молча следуй за мной… 

– Я шёл за ним, а он всё время озирался вокруг, выискивая в толпе,  наблюдает ли за ним чей-то посторонний взгляд, – рассказывал Александр Фёдорович. 

Когда он заговорил, Назаревич узнал в старце Мавраева, – лет 30 назад это был один из самых влиятельных и богатых людей Дагестана. Каким образом он оказался на базаре далёкой Бухары – ведь говорили, что он в Турции, почему он так волнуется, чего и кого боится, неужели его до сих пор ищут? Этими вопросами задавался Назаревич, пока следовал за старцем. Было очень любопытно, где и как он живёт. 

По роду своей деятельности они сталкивались и хорошо знали друг друга в Дагестане. Как и предполагал Назаревич, Мавраев не пошёл в безлюдное место, напротив, они пришли к месту, где ходило много народу. На улице был небольшой скверик, а в скверике две лавочки, стоящие спиной друг к другу. Расстояние между ними было несколько метров. Мавраев показал место, куда сесть Назаревичу, и сам сел спиной к нему чуть дальше. Ещё раз оглянувшись вокруг, он сказал, не поворачиваясь к собеседнику:

– Александр, я тебе как фольклористу расскажу одну притчу, ты как неглупый человек должен понять смысл притчи. Храни это в себе и ни один вопрос мне не задавай, хорошо?

– Хорошо, – ответил Александр Фёдорович. 

И рассказал Мавраев небольшую притчу тихим голосом, будто это он не с ним, а сам с собой разговаривает. Через некоторое время молча встал, не попрощался и затерялся в гуще людей. А Александр Федорович там сидел и думал над притчей. Смысл притчи был, оказывается, в том, что ни я тебя, ни ты меня не видел. Он не захотел рисковать. Судя по всему, он жил под другим именем и продолжал прятаться от чекистов. Иначе поступить он не мог, – сказал тогда Назаревич. 

– А эту притчу не помнишь? – спрашиваю я отца. 

– Дело в том, что Александр Фёдорович не рассказал мне эту притчу – то ли не помнил, то ли не успел мне её рассказать, или кто-то отвлёк в беседе… В общем притчи не было, лишь воспоминание о нём, Мавраеве, было. Когда я рассказал об этой истории нашим в Джурмуте, старики сказали, что у него, по словам Рамазан Мусалава, было много золотых царских монет, зашитых в широкие пояса, которые он носил на теле. С их помощью он мог уйти куда угодно. Много позже выяснилось, что почти 30 лет он прожил в нелегальном положении в Казахстане, где было много депортированных чеченов и ингушей. Там легче было остаться незамеченным. Был женат на татарке, умер в 86 лет, похоронен в Целинограде Республики Казахстан, – завершил свой рассказ отец. 

Ещё не теряя надежду услышать продолжение истории крестоносцев, я попытался вернуть отца к воспоминаниям через Горгил Башира к главному Горги, который принял христианство. Не давала покоя фраза, ещё вчера брошенная отцом, о какой-то кровавой драме в церкви – то ли Лагодехи, то ли Цнори (грузинские города, расположенные в близости к Джаро-Белоканам).

– А что с Горгил Баширом из Белоканы, какова его дальнейшая судьба?

– О Башире я ничего не знаю, кроме того, что он жил у нас с Мавраевым. О Мавраеве старики говорили с большим почтением, он был мудрый, терпеливый, достойный уважения человек. Башир был ветреным, хвастливым, рассказывал о своих каких-то домах, посуде и тряпках, которые остались в Цоре. А Мавраев своё состояние скрыл, посчитал несерьёзным говорить вслух бедным людям о своём богатстве. Он размышлял над судьбой, как мудрец. 

Но были ещё два чохинца, которые приехали после Мавраева к нам в Джурмут, один был щедрый, благородный, богатый человек с отарами овец – он арендовал летом наши горы. А другой – его антипод, более мерзкого и подлого человека мать не родила, говорили старики. Он был чекистом, тем, кто искал подобных Мавраеву, – сказал отец. 

Я понял, что мы опять на время оставляем тему Белокан. Что ж, послушаем про чохинцев.

– Как их звали?

– Чекиста – Имаммуса, другого, с отарой овец – Гарунхаджияв. Чекист убил своего сельчанина Гарунхаджиява как богатого человека. Он ещё много кого убил. Одного нашего камилухца, который был в нелегальном положении как абрек, тоже убил он, – сказал отец. 

Пришли гости. Чувствую, что предстоит новый разговор об установлении советской власти в Антратле. Может, после этого, даст Аллах, мы вернёмся в Белоканы и к «хъанчфаразам» (крестоносцам).

Чекист Имаммуса из Чоха и абрек Хизри из Джурмута

- Я про Хизри из Камилуха слышал, то ли абрек, то ли конокрад, говорят был такой мужик сурового нрава и на характер дерзкий – говорю я отцу.

- Был такой человек, Джамалдинасул Хизри говорили на него камилухцы, кажется в нем было и то и другое. Противоречивая личность, как и все абреки того времени. Где-то благородство и мужество, где-то чистое разбойничество – сказал отец и начал дальнейшее повествование о нем.

-В Генеколобе оказывается был один зажиточный крестьянин, который жил праведной, честной жизнью. Мух1амадибир звали его. Он бедным милостыню давал, из своей отары овец закят (обязательная выплата мусульман) снимал и жил себе на своем хуторе не далеко от аула. В один весенний день, когда генеколобец пахал свою землю, по извилистой дороге вдоль реки Джурмут верх шел один всадник на лихом жеребце-иноходце. Пахарь на мгновение остановился и смотрел на всадника. Он свернул по верхней тропинке и шел в его сторону. На несколько минут разинутый рот закрыть не смог пахарь, он был пленен иноходью вороного жеребца. Конь приблизился к нему, он сверкал словно начищенное стекло. Тонкие как струны ноги, длинная, густая и волнистая грива и хвост, красивый экстерьер и бьющие об землю копыта от чрезмерной энергии и мощи сразу пленили его. Он не мог и на мгновение глаз оторвать от коня. Только потом он разглядел всадника, своего приятеля из Тлейсеруха. Они тепло поздоровались, обнялись и генеколобец гостя завел дом. Когда перед гостем положили выпить и есть у хозяина не хватило терпение и еще раз выбежал на улицу посмотреть на коня. Тлейсерухцу очень не понравилось его неравнодушие к своему коню. Гость был суеверен и сильно верил на сглаз. Встревоженный этим вышел за хозяином и с порога крикнул:

- Кажется я своего коня теряю. Еще не было случая, если что-то из моей собственности сильно понравится человеку, чтобы я это не терял. Ты глаз положил на мой конь, если у меня останется он, или с кручи свалится или камилухцы своруют, вряд ли у меня останется, придется тебе дать коня. Генеколобец засиял от радости и беспомощно спросил:

- Сколько?..

- В Цабулане (поселок в Азербайджане) я за него отдал 15 баранов. Еще никто столько за коня там не дал. Но это особый конь. Ты видел его скорость и еще иноходь, такое ощущение не скачем, а плаваем. Очень не хочу продавать, но твои глаза мне не нравятся.

- 15 баранов хоть сегодня пригоню – сказал Мухамадибир.

- Сегодня не надо мне. Мне надо в Тлейсерух, на обратном пути, когда буду идти в Цор, я возьму еще одну лошадь, эту оставляю у тебя, на другой лошади со своими баранами я пойду в Белоканы. Ты приготовь барашек, ты набожный, честный человек, надеюсь, что плохие не дашь – сказал тлейсерухец, сел на коня и почти полетел дальше на вороном иноходце. Одним словом, купил генеколобец этого коня и во всем Джурмуте и в Антратле был известен как резвый иноходец, который выигрывал у всех. В один летний вечер в хутор к Мухумадибиру постучался гость. Это был абрек Джамалудинасул Хизри.

Хозяину очень не понравился визит незваного гостя. Хизри попросил у него коня, чтобы пойти в Тлянада. Мухамадибир был в полной растерянности, не дать он не может, не того характера был человек, чтобы воевать против абрека. Дать тоже жалко коня. Одним словом, дал с надеждой на великодушие абрека, он посчитал это менее опасным, чем отказать. По договору Хизри должен был вернуться через пару дней. Но его не было, не было и через пару недель, прошли еще пару месяцев. Почти каждый божий день несчастный генеколобец ходил в Камилух, чтобы узнать вернулся ли Хизри с его конем или нет. А Хизри на вороном иноходце вращался по аулам Антратля, в Тлянаде, в Чароде, Тлейсерухе и в Карахе. Все завидовали коню. Когда наступила осень и в горы выпал первый снег, вернулся он в Камилух. Его тухума один уважаемый человек поругал его и сказал, чтобы немедленно вернул коня хозяину. Решил вернуть, тем более наступает зима и нечем кормить его. Когда на топот коня Мухамадибир выбежал на улицу, он увидел уходящего Хизри и узнал его со спины, а своего коня, привязанного к дереву недалеко отхутора не узнал. Все же направился в сторону коня. Он был настолько измучан, видны были ребра от худобы. От сверкающей волнистой гривы и хвоста что-то непонятное, поблекшее от солнца комок волос. Ноги местами ранены, на одной и подковы нет. Когда Хизри исчез за поворотом Мухамадибир прослезился, обнял коня и долго стоял с поникшей головой. На мгновение оторвался от лошади, поднял руки в небо и просил Аллаха, чтобы наказал разбойника за надругательство над животным и муки, которые испытал сам хозяин.

- И что? Получил наказание Хизри?

- Через некоторое время его убили. Убил его тот чохинец чекист, о котором я тебе говорил. Имаммуса его звали. Как-то под покров ночи НКВДшники окружили дом Хизри в Камилухе, его взяли, когда он спал. Был безоружный. Говорят, что сами камилухцы устали от его беспредела и многие злорадствовали его взятию. Надели наручники и пятеро вооруженных чекистов забирали его в Тлярата. Один из его врагов в Камилухе сказал оказывается чекистам, он очень опасный человек, от того что он безоружный нельзя бдительность терять, на что угодно пойдет. Когда приблизились к Генеколобу за одним из поворотов он набросился на одного из сопровождающих и попытался выхватить у него пистолет и тут прогремел оружейный залп чекистов. Было оказывается раннее утро. Генеколобец, который спал услышал выстрелы и выбежал на улицу. Он видит вооруженных людей, которые собрались вокруг лежачего человека. Люди сели на лошадей и ушли, а труп остался там. Знаешь где это произошло? Именно на том повороте, возле дерева, откуда он забирал эту лошадь, потом привязал к дереву. Именно в том месте где Мухамадибир обратился к Аллаху с мольбой, чтобы г1ажал (смерть) он нашел там, где забирал лошадь. Небеса услышали мольбу несчастного.

- А что было с чекистом Имаммусой?

- Имаммуса был жестокий, подленький человек. Мне его дальнейшая судьба не известна. Об убийстве Хизри он оказывается сказал на чохском диалекте: «Валлагь х1веч1у болгьон белэр багьич1ого» (Валлахи не умирала свинья, пока не продырявил голову»). Он много людей убил, разных. Был оказывается еще один богатый, щедрый и порядочный чохинец, который имел целые отары овец. Он у наших джурмутовцев брал в аренду летние пастбища для своих отар, на границе с Азербайджаном. Когда началась коллективизация и забирали овцы для колхозов он сопротивлялся что ли. Одним словом, Имаммуса и чекисты начали за ним охотиться. Без всякого суда и следствия Имаммуса убил его, односельчанина, порядочного человека. Не просто убил, еще хвастался оказывается об этом убийстве. Он сказал про это на чохском: «Гьарунх1ажиявги вит1ана анц1ил белэрлъи гьубузи х1абалъи» (Гарунхаджи тоже отправил командиром десятки на том свете). Оказывается, он был десятым по счету из убитых Имаммусой.