Коса Албаслы, или Человек болеющий как способ заглянуть в прошлое

Коса Албаслы,

или

Человек болеющий как способ заглянуть в прошлое

Зачем горянки нюхали табак, кому нужна желчь белого зайца, сколько скальпелей во­зил с собой Пирогов и почему нельзя есть жир с костей вороны корреспонденту журнала «Дагестан» рассказал историк-кавказовед Сергей Манышев.

— Мне хочется понять, как жили дагестанцы лет 100, а то и 200 назад. Один из способов — это узнать, чем они болели и как лечились. Если не ошибаюсь, ты уже пять или шесть лет работаешь по тематике, связанной с историей медицины Дагестана, поэтому садись и всё мне рассказывай. Особенно про женщин.

— Уточню — историей медицины Дагестана XVIII – первой половины XX века. И когда я только начинал заниматься этой темой, на меня смотрели как на не совсем здорового. Всем казалось, что всё давным-давно написано, и сказать больше нечего. Был определённый набор имён и фактов, которые воспроизводились историками. Например, в 1847 году Николай Пирогов был в Дагестане. Был совсем недолго и по результатам своей поездки написал «Отчёт о путешествии по Кавказу». А спустя 100 лет в Дагестане придумали, что у него был помощник-дагестанец, которому якобы Пирогов подарил свой хирургический набор. Этот «факт» начал кочевать из публикации в публикацию, а мифический набор чудесным образом материализовался и сейчас экспонируется в Национальном музее.

— Подожди, мы совсем недавно видели его в Гунибском музее! Так их было два?

— Больше! Тот, что мы видели в Гунибе, это уже третий. А второй несколько лет назад дагестанский историк Хаджи Мурад Доного нашёл в школьном музее в селении Кудали. Это такая небольшая жестяная коробочка, в которой сложены всякие скляночки из-под лекарств. Думаю, есть и другие. Я прямо себе так и представил, как несчастный Николай Иванович ехал по Кавказу и аки сеятель разбрасывал свои наборы, а горцы бросали все свои дела и мчались их собирать. И такие вот «исторические факты» легко приживаются, потому что о здравоохранении в Дагестане до второй половины XIX века знаем мы очень мало…

— То есть хрестоматийное «история мидян темна и непонятна», и про женщин ты мне ничего не расскажешь?

— Нет, ну а что ты хочешь, общество было маскулинное, систематические исследования никем, разумеется, не велись. Всё происходило так: приезжал путешественник в какой-то аул, находился там какое-то время, а потом уезжал и издавал свои дневники или путевые записки. Из них мир и узнавал, что есть такие вот аулы и такие там живут люди. Но этот наш путешественник писал только о мужчинах, он же не пойдёт к женщинам расспрашивать их о всяком, а тем более, о здоровье, так ведь? Не пойдёт. Это не принято, неприлично, да и кто его пустит? Он пойдёт к мужчинам и будет именно их записывать, с ними говорить. Так что женщины в этих записках и путевых дневниках если и присутствуют, то чаще всего как декоративная составляющая — мол, девушки там красивые у этих туземцев, газели с тонким станом. Но если говорить о традиционных представлениях, то они укладываются в классическое «все беды от женщин».

— Нет, ну, почему я не удивлена!?

— Все образы болезней в верованиях народов Дагестана исключительно женские. Дагестан был сравнительно рано исламизирован, и потому у нас не так много демонологических персонажей, как на Северо-Западном Кавказе. У осетин существовало божество Аларды, насылающее оспу, у адыгов тоже был отдельный бог-покровитель оспы — Истау или Естаю, песни специальные ему посвящали, ведь оспы было много. Но у народов Дагестана, где ранняя исламизация вымывала традиционные верования, был один персонаж для всех недугов — Мать болезней. Она и заведовала абсолютно всеми хворями. В записи фольклорных текстов это именно женщина.

— И наверняка кривая, горбатая и страшная, как неизбежная победа коммунизма, да?

— Вот и нет. У рутульцев она представала в образе красивой, высокого роста женщины с длинными волосами, одетой либо в белое, либо в чёрное платье. Если Мать болезней в белом — скоро заболеет тот, кто её увидел, и вся его семья. Если в чёрном — заболеет и вымрет всё село. Понятно, что формирование этого персонажа связано с большим количеством всяких эпидемий, тех же холеры и чумы. В начале XIX века эпидемия чумы на Кавказе длилась более 20 лет. Ну и, разумеется, люди, чтобы выжить, разработали какие-то там системы запретов, ограничений. Были общие правила, зафиксированные в обычном праве, в адатах. Вот в адатах кумыков ханства Мехтулинского и шамхальства Тарковского есть положение, что заболевший и его семья высылаются в поле — ну такой вот карантин. А все остальные ждали: перемрут они там или выздоровеют. А если кто из родственников уж очень тосковал и желал с ними пообщаться, то должен был собрать необходимое и переселиться к ним. Иногда всё заканчивалось хэппи-эндом, болезнь отступала, а люди уже и не очень хотели возвращаться обратно домой. Они там обжились, привыкли, чего-то построили. Кстати, по одной из версий, селение Балхар, к примеру, образовалось именно так.

— В средневековой Европе считалось, что мор, обрушившийся на село, это происки ведьм. И народ начинал не столько лечиться, сколько на них охотиться…

— Крови жаждешь? Нет, меры были для всех одинаковые, если и существовали какие-то особенности, разделения по гендерному принципу, так это нигде не зафиксировано. Считалось, что эту Мать болезней надо задобрить. А про наказания реальных женщин ничего нет. Во всяком случае, в фольклоре нет. Но тут небольшая поправка: все записи фольклора, которыми мы располагаем, относятся к советскому периоду. Возможно, что-то и было раньше, но утеряно и, боюсь, безвозвратно. Так что давай, я тебе расскажу про другой мифологический персонаж — тоже женский, но некрасивый.

— Давай, давай! Это ты про ту, которая с грудями, перекинутыми за спину? Албаслы, кажется, да?

— Албаслы или Албасты, или Алпаб — по-разному. Вот она — ужасная, со спутанными волосами, вывернутыми ступнями — и ворует младенцев у рожениц прямо сразу после родов, ворует внутренние органы рожениц и пытается их утопить. И вредит она только женщинам. Чтобы от неё избавиться, нужно было отрезать её косу или палец. И чтоб женщина благополучно разрешилась во время родов, надо было под подушку всё это класть. Ну, понятное дело, тут врачевание сталкивалось с ужасной проблемой — сначала надо же было эту Албаслы добыть! Так что, наверное, были какие-то специальные вещи. Из сундука или ещё откуда-то доставалась чья-то коса и предъявлялась торжественно — а вот это, типа, её коса! И ещё один интересный сюжет, там Албаслы предстаёт в образе молодой красивой женщины, которую удачливый охотник от чего-то там спас в лесу, и она в благодарность его полюбила. Но не просто полюбила, она потребовала, чтоб их встречи были регулярными и о них никто не знал...

—А охотник был женат, разумеется…

— Конечно же! Женат и болтлив, как полагается охотнику. И проболтался своей жене. За что Албаслы наказала его, и он потерял мужскую силу. Но сразу скажу, этот сюжет выбивается из общего корпуса текстов.

— Есть какие-то исследования, какими болезнями страдал обычный среднестатистический дагестанец, скажем, в XIX веке? 

— Нет. Первое комплексное исследование заболеваний было проведено уже при Советской власти в 1926 году сотрудниками института социальной гигиены. Но и оно очень поверхностное. Было проведено по даргинцам и по аварцам, а вышло только по даргинцам почему-то. Про женщин — только о плодовитости женщины-даргинки, даже нет антропометрических данных. Настолько женская тема была закрыта, что сотрудники института ничего практически не сумели сделать. Никакой статистики в досоветское время не было. Вообще женское здоровье перестало быть темой запретной и женщины массово стали обращаться к врачам только после Великой Отечественной войны. У нас нет фактов, цифр, какие-то выводы можно делать только по косвенным свидетельствам.

— Так давай по косвенным этим свидетельствам попытаемся понять, насколько женщина была интересна и важна для общества. Например, хотя бы приблизительная статистика смертности при родах уже может быть показателем. 

— А нет такой статистики. Хотя, как ты понимаешь, общество было очень заинтересовано в появлении детей. И вот тут мы как раз можем о чём-то судить. К примеру, если в адатном праве прописано наказание за какие-то действия, значит, речь идёт не о единичном случае. Судя по всему, достаточно распространены были аборты — мы это можем отслеживать по тому же адатному праву. В адатах шамхальства Тарковского говорится: «жена и повивальная бабка, виновные в преждевременном изгнании плода, происшедшего от законного супруга, считаются кровными врагами мужа и, если тот желает, преследуются местью». И бабка, и жена изгонялись из селения, а с родственников жены взыскивалась какая-то сумма. Как видим, бедой для женщины было не только бесплодие, но и чрезмерная плодовитость. Но иногда оставить ребёнка просто не было возможности. Как помнишь, для кавказских мужчин огромное значение имеет пол ребёнка. Всем нужен мальчик, наследник. И если в семье одна за другой рождались девочки, считалось, что в этом виновата женщина.

— Ну да. Плохо старалась. Или от вредности.

— Примерно так. И конечно, вокруг этого нарос целый корпус примет, якобы позволяющих вычислить пол будущего ребёнка. И вот представь, беременная тётенька слышит, что носит в животе девочку. А у неё этих девочек дома пять штук. И муж уже сказал, чтоб на этот раз был сын, а то выгонит, разведётся и женится на такой, что будет нормально рожать. И что ей делать? Она идёт к повитухе, та ей даёт какие-то травки, а после обе сидят и молятся, чтоб никто не узнал. Или, например, женщина не замужем и обнаруживает, что беременна. У неё тоже выбор небольшой — или позор, со всеми вытекающими, или к повитухе. И адаты того же шамхальства, в случае прерывания беременности незамужними женщинами, предписывали обмазать лицо уличённой чёрной краской и провести её в таком виде по улицам селения, чтоб в неё кидали камни.

— Ну, учитывая реалии того времени, своя логика в этом есть. Общество и тухум кровно заинтересованы в приросте населения, а она, негодяйка, противодействует. А что насчёт вредных привычек?

— Из привычек могу назвать разве что табак. Многие женщины в возрасте его нюхали, об этом мы можем судить по тем же кисетикам женским. Возможно, считалось, что это полезно для здоровья. Если помнишь, в русской литературе XIX века довольно часто встречается персонаж второго ряда — старушка, нюхающая табак, громко и со вкусом чихающая и говорящая, что табачок крепок и прочистил мысли. Думаю, теми же соображениями, а ещё и модой руководствовались и дагестанские женщины. Говорю же, о женщинах очень скудные познания. Основной акцент в женском врачевании делался, разумеется, на деторождении и всём, что с этой сферой связано. Женщина без детей — она же в традиционном обществе несчастная, бедная, с очень низким статусом, все в семье её будут пинать. И поэтому существовал миллион разных способов и рекомендаций, как этот ужасный порок исправить, дать ей возможность забеременеть и родить, а стало быть, сделаться полноценным членом общества. И тут мы, конечно, вспоминаем наш любимый лечебник «Книгу лекарств Лукмана ал-Хакима». Это такое компилятивное сочинение, очень широко распространенное в Дагестане в XVIII–XIX веках. Надо, к примеру, выпрямить матку, и для этого лекари, в соответствии с рекомендациями лечебника, нагревали кувшины и прикладывали к животу.

— А как они диагностировали, что чего-то там нужно выпрямить?

— Да никак! Если не беременеет, то значит — либо матка искривилась, либо ещё что-то, либо просто дурной глаз. Ну так вот. Чтобы вылечить женщину от бесплодия нужно сводить её к святому месту. В том же Дербенте до сих пор есть каменная люлька, её до сих пор качают те, кто не может зачать. Или на кладбище ещё водили. А после похода на кладбище женщину сажали на решётчатый табурет, под которым курились лечебные травки. Считалось, что ей это поможет стопроцентно, она встанет и буквально сразу всё будет в порядке. Это мы знаем по описаниям XIX века, думаю, что такое практиковалось до 30-х годов. Правда, мне самому такой табурет увидеть не удалось, я ездил всё больше по равнинным селам. В записках лакского просветителя Абдуллы Омарова есть такая фраза: «В женские болезни мужчины-лекари и муллы не вмешиваются». Так что, муллы писали талисманы и как-то пытались лечить мужчин. По идее, женщин должны были лечить какие-то знахарки, но мы не знаем их имена. Ни одного. Имена народных лекарей знаем, а их нет. Единственное исключение — повитухи. Мне кто-то из кумыкских информантов рассказывал, что существовали целые династии повитух. Так, была известна акушерка Халимат Халимбекова, которая танцевала с Ирчи Казаком на какой-то свадьбе, то есть это середина позапрошлого века. Её дочь Абай, тоже акушерка, прожила очень долго, умерла в возрасте 115 лет.

— Ну, может быть, знахарки были в каждом селе, а мужчины сильно в это дело не вникали, интересовались своими мужскими делами, потому и имена не зафиксированы.

— Нет, я думаю, там всё обстояло иначе, и знахарок было очень мало. Женщина была сама себе лекарь. Ни в одном источнике этого нет: женщин ни как врачевателей, ни как пациентов не упоминал никто из тех, кто что-то писал о дагестанской медицине. По документам русских врачей, горцы больше преуспевали в лечении ран от сабельных ударов или огнестрела. Так вот, если мы говорим о книге Лукмана ал-Хакима, то в ней представлены разные способы лечения болезней, а в частности, бесплодия. И даны различные рекомендации для зачатия ребёнка. К примеру, для лечения эректильной дисфункции у мужчин рекомендовалось применять 12 мелких луковиц, мясо какого-то зайца и ещё что-то. А женщинам от бесплодия рекомендовалось использовать нарцисс. Судя по всему, нарцисс в те времена считался многофунк­циональным таким растением. Его соком лечили слепоту, и одновременно считалось, что если во время близости с женой на глаза положить нар­цисс, влечение исчезнет. И даже если просто поглядеть на него — всё равно беда.

— Это прекрасно и поэтично! А зафиксированы хотя бы отдельные случаи излечения, мол, такой-то из такого-то села потрогал нарцисс и прозрел!?

— К сожалению, только рецепты. Мы не знаем, как их использовали, сколько раз и кому помог­ло. А насколько им можно доверять, сама думай. Я тебе сейчас зачитаю: «Если есть червей с мёдом, сердечные боли прекратятся. Если женщина во время очищения от месячных съест желчь белого зайца и ляжет с мужем, она забеременеет. Если смешать навоз племенного быка и косточки шафрана и этой смесью смазать голову, вырастут волосы. Если растолочь навоз осла и лошади, смешать эту смесь с уксусом и съесть всё это, прекратится желудочное кровотечение. Если съесть жир с костей вороны, то человек станет забывчивым. Если съесть мясо чёрной кошки, то на человека перестает действовать волшебство».

К советской власти можно относиться очень по-разному. Я её хоть и не застал, но как-то совсем не люблю. Но она сделала для дагестанских женщин много. И я даже не говорю о доступе к образованию и всём таком прочем. Женщины действительно смогли получать квалифицированную медицинскую помощь. Открылись стационары и роддома. Они поначалу не пользовались большой популярностью, но уже к концу 1930-х детская и материнская смертность в Дагестане стала снижаться. Для этого, конечно, понадобилось много времени. Ещё во второй половине 1940-х годов проводились судебные процессы над всякими знахарками и народными лекарями. А по какому лечебнику они врачевали, я уже говорил. Моя любимая цитата оттуда гласит: «Если рана глубокая, она вылечится с помощью Бога. Если же рана загноилась — это очень опасно, больной не вылечится».