Шарики

Повесть из жизни Никитского сада

(Отрывок)

 

IV

 

Прошло недели две.

Наступила суббота — канун праздника. Вечером должен был приехать Ришад. Решено было устроить вечеринку, в Картаци пригласить из сада всю молодёжь. Заранее были составлены списки, кто будет приглашён и что будет приготовлено. Шаран уже снабдил вином алиготе и мускат. В столовке были заказаны закуски.

Под вечер явился Ришад с товарищем из Ай-Василя, скрипачом Ибрагимом. Были оповещены все, кто должен явиться, все группировки, за исключением главковерхов: Подцерковье, Шаран, Арциховские, Нютино и др.

Джемиль надел черкеску с чувяками и папахой. Этот костюм очень шёл ему, и он чувствовал в нём себя легче, чем в европейском. Он передал Иосифу, чтобы тот пригласил и Эмму: сам бы ни за что не пригласил её. Ему очень хотелось её присутствия, но он не думал за ней ухаживать, а только желал подчеркнуть, дать понять, что она ему не нужна.

Маневр его удался.

Начали собираться гости из Нютина: Кармен, Дельфин, Маруся, Тамара, Варя, Мышка, а из Шарана — Антонина Андреевна, Лидия Александровна, Витя, Аненко; Подцерковье – «Что хлеб» − затем Арциховские, Лена, Надя, а также Эммочка с большим букетом астр.

В начале вечера Всеволод спросил через Иосифа, не будет ли Джемиль иметь что-то против, если он будет с Эммой. Иосиф, оказывается, ответил, что у нас, кавказцев, этого не бывает: если женщина обратила внимание на другого, её бросают совершенно.

Хозяйничала Юлия Евгеньевна, помогали ей Эмма, Кармен и Варя. Нарезали помидоры с огурцами и красивыми фигурами выложили в тарелки. Накрыли на стол.

Все уселись. Гостей было человек сорок, Джемиль сел рядом с Варей, а по правую руку уселась Эмма и с ней Воля.

— Кого тамадой?

— Джемиля! Джемиля!..

— Нет, товарищи, меня оставьте, дайте другого; скучно, когда постоянно выбирают одного и того же.

— Нет, нет. Вы будете тамадой!

— Подымайте руки, кто за него!

Единогласно.

Джемиль встал и хотел говорить.

— Все притихли! тш... тш...

— Товарищи, я очень благодарен за доверие, которое вы оказываете мне. Всякая компания подобна музыкальному инструменту, где все струны звучат в унисон. Если какая-либо струна слишком натянута или ослаблена — получится диссонанс; точно так же и в компании — все члены должны действовать согласованно, а чтобы создать эту согласованность, разрешите организовать застольное правление.

— Просим, просим...

— Нам необходима исполнительная власть, по-кавказски есаул. Есаулом я назначаю Всеволода.

— Браво, браво!!!

— Нужен виночерпий. Им будет Шукри.

— Правильно.

— Необходим доктор. Это будет у нас Шура Оте. Нужен продком. Поручим Иосифу. Главмузыкантом будет Ришад. Танцмейстером будет Эмма. Никто не может вмешиваться в функции другого; каждый должен знать свои обязанности. Виночерпий имеет право взять себе двух или трёх помощников. Главмуз берёт на учёт все музыкальные силы и создаёт настроение компании, запевала учитывает также все голоса и в нужный момент даёт песни. Танцмейстер открывает танцы. Товарищи, за наше настроение отвечает виночерпий, за здоровье всей компании отвечает доктор, за порядком за столом — есаул, а за весь стол — тамада.

— Правильно, правильно...

— Есаул! — крикнул тамада.

— Я здесь! — стал во фронт есаул.

— Предложи виночерпию налить бокалы.

— Виночерпий, бокалы!

Наливают. Тамада говорит тост:

— Товарищи, приветствую дорогих гостей — представителей благодатного Крыма: Ришада и Ибрагима и, высоко поднимая свой бокал, пью за тот торжественный момент, когда наши дорогие гости прибыли в нашу среду. Товарищи, не все из вас их знают. Это тот самый Ришад, который в Баку представлял крымское студенчество, был первым организатором-инициатором смычки крымского с кавказским и в частности — дагестанским. Этот тот Ришад, который может играть на всех музыкальных инструментах, поёт, красиво танцует, и способен один весь вечер занять целую компанию и создать настроение, а Ибрагим — его непременный компаньон и союзник. Ура им! Пью за их здоровье!!!

— Ура, ура...

— Браво, браво!

Все чокнулись с ними и выпили.

— Ваше здоровье!

— Ваше здоровье!

— Спасибо, всем, — ответил Ришад, всё время стоявший, прислонившись и держа в руке бокал, как бы желая сказать ответное слово. — Я очень рад, что встретился здесь с хорошими товарищами и дорогими друзьями. Наш уважаемый тамада сказал несколько лестных слов в мой адрес. Я тронут тем приятным обо мне мнением, которое мы здесь слышим. Будьте здоровы!

— Спасибо!

Все закусывают, беседуют, веселятся, но не шумно, а организованно, как-то по плану, немного сдержанно.

— Товарищ есаул, здесь некоторые совсем не пьют вина! Это как допускается? — говорит виночерпий.

— Надо доложить тамаде, как быть. Товарищ тамада, некоторые совсем не принимают живительной влаги, что делать?

— По традиции кавказской первые бокалы должны быть опорожнены, а если кто не может, значит нездоров. Предложить доктору, чтобы осмотрел и принял меры.

— Товарищ доктор, прошу осмотреть Николай Васильича.

Доктор встал, предложил «больному» подняться и отойти в сторону, поднять голову, показать язык. Затем стукнул два раза по спине, послушал его...

— Дышите сильнее...

Больной начал дышать усиленно. «Доктор» взял толстую дубину и положил «градусник» подмышку больному, вынул часы и начал смотреть, перевернув их циферблатом вниз.

— Да, товарищ тамада, у него серьёзная болезнь, микробы жизни спят, необходимо их разбудить 500 граммами «виноградной эссенции».

— Есаул, предложить виночерпию заготовить лекарство по рецепту и предложить больному, — распорядился тамада.

Больному дали большой бокал вина. Он выпил до дна.

— Ну как, доктор? Поправился больной?

— Да, теперь ему лучше. Можно уже сесть, − проговорил доктор.

— Есаул! Объявить приказ по столу. Предлагается всем чувствовать себя весёлыми, скучать не разрешается. Каждой даме сказать по комплименту, а кавалеру сказать что-нибудь смешное, от чего бы дама разразилась смехом.

— Слушаюсь, товарищ тамада, — сказал есаул и объявил приказ по столу.

Все залились хохотом. Понемногу за столом становилось шумнее, бокалы наполнялись, тосты произносились, в глазах появился блеск, а на щеках румянец.

Между делом тамада беседовал с Варей, а на Эмму, которая бросала многозначительные, полные ревности и укора взгляды, не обращал внимания.

Он обратился к Варе:

— Ну как твоё самочувствие?

— Хорошо.

— Хочешь сказать тост?

— Нет-нет. Не хочу.  

— Смотри, а то я предложу, и тебе придётся говорить.

— Не надо, пожалуйста.

— Ты что же мне, комплимент не скажешь?

— Что же тебе сказать?

— Что хочешь?

— Есаул!

Все насторожились.

— Предоставляется слово нашему уважаемому гостю Всеволоду Васильевичу Вяткину.

— Слушаюсь, товарищ тамада, — проговорил есаул и передал приказ, а сам между делом опорожнял большие бокалы виноградной эссенции.

Всеволод встал с бокалом в руках, все притихли.

— Друзья, мы живём, трудимся, отдыхаем, веселимся, скучаем, но всё это делаем беспорядочно, бессистемно. Товарищи! Поработал — надо отдохнуть, надо научиться отдыхать! Делу время, потехе — час. Надо уметь веселиться. Веселье и радость так же необходимы для нашей жизни, как воздух, как солнце. Желаю всем собравшимся научиться не впадать в уныние, и быть здоровыми, жизнерадостными и весёлыми. Будем, как солнце. Ура!!!

— Ура, ура, ура! — повторилось многократно.

Все подняли бокалы и выпили.

Иосиф сидел с Леночкой и старался быть развязным, но у него не выходило, во-первых, потому что он при ней робел, а во-вторых, мысли его, особенно в данный момент, были заняты Кармен. Малейшее с её стороны внимание к другим било молотком по болезненно чувствительным нервам его. Он старался отогнать мысли от неё, но его обиженно опущенные, с влажным блеском глаза, выдавали его переживания.

Она сидела на противоположном конце стола с товарищем Всеволода, приехавшим из Москвы на несколько дней, — с Виталием Козловым. Он смотрел на Кармен как на простенькую и доступную девушку. Действительно, за скромным душевным видом у неё маскировались внутренние желания и чувства. По виду никто бы не сказал, что она может играть сердцами, но в ней были богатые залежи таких способностей. Она нащупывала только и чувствовала его неглубокость...

Юра и Мышка были заняты беседой; глаза его пожирали бедную Мышку.

Папонов сидел с Тамарой, Витккин — с Марусей, Ришад громко беседовал с Надей Арциховской, а Ибрагим с Юлией...

Шум бесед и интимных излияний становился всё громче и оживлённее.

Все настроились, как сладкозвучная, златострунная тара.

Кто-то предложил дать музыку.

— Это дело главмуза, — пояснил тамада.

Далее он издал через главмуза застольные декреты.

Декрет № 1.

«Никто не вправе сдерживать приятные звуки, будь то музыка или пение. Всем желающим необходимо встать на учёт у главмуза.

Декрет № 2.

«Никто не имеет права опускать нос ниже 45 %».

— Да, это замечательно, — заявила Кармен — Нос должен быть на высоте своего положения.

Новые декреты всем понравились.

Эмма была недовольна вечером, но старалась казаться весёлой.

Всеволод чувствовал, что она отходит от него, и пил, пьянел, и это ещё более отдаляло её от него.

— Нет, прежде чем встать из-за стола, по нашей традиции, каждый должен произнести тост и поднять последний бокал. Тамада говорит последним.

— Это хорошо, — сказала Юлия Евгеньевна.

— Слово даётся Эммочке.

Она выпила за молодёжь, за цветущие силы жизни.

Затем один за другим пили за веселье, жизнерадостность, за успех в науках, за тесную смычку всей никитской компании и т. д., и т. д.

Было высказано всё. Последние слова произнёс тамада:

— Живём мы раз, и должны уйти.

Повторять жизнь ведь нам не дано.

Так в чём же дело? Счастливый путь

Преграды смести мы должны.   И т. д.

— Браво, браво! — поддержали Всеволод и Папонов, — это великолепно.

Все встали из-за стола. Создалось бодрое, бравое настроение. Убрали столы и стулья. Ришад и Ибрагим взяли инструменты.

— Лезгинку, лезгинку, — кричат голоса. Стали в круг и начали хлопать. Дали лезгинку.

— Тамаду просим, тамаду...

Приподнятое настроение, заражающая музыка, возбуждённые лица, гипнотизирующее общее веселье вдохновили, и он с азартом, ловко, красиво пустился в круг. Ноги его в остроконечных лёгких чувяках делали выкрутасы, которых, может быть, он и сам не ожидал. Танец очень понравился всем.

Затем Ришад передал музыку ему и тоже пустился в пляс, несмотря на свои больные ноги, он тоже ловко протанцевал.

Варе очень понравился танец Джемиля, ей было приятно, что он с ней, а Эмма с завистью глядела на них. Она избегала своего кавалера, тем более что тот уже перешагнул, дёрнул лишнее.

После играли европейскую музыку: вальсы, падеспань и пр. Пошли танцы общие, оживлённые.

Некоторые вышли на веранду. Тёплый бархатистый воздух приятно гладил по щеке. Красивая темнота южной ночи прорезывалась лучами восходящей из-за Яйла луны...

Некоторые спустились с веранды в сад. Эмма стояла с одним из гостей, основательно нагрузившимся, у лестницы и, когда увидела Джемиля, подозвала его к себе и попросила на ухо избавить её от него. Джемиль предложил ей докончить тот «прерванный» разговор, который днём она не успела передать. Та согласилась, и навязчивый кавалер, который ухватился, как клещ, за её руку, выпустил её. Джемиль отвёл её немного в сторону и отпустил, а сам вернулся к В. С ней вдвоём, оставив веселящихся, они направились в сторону Ялты в Нардан и, пройдя по красиво усаженной с двух сторон кипарисами дорожке, остановились на её краю.

Красота этой ночи вдохновила его на виршеплётство, которое вылилось в следующие слова:

Ночь на Нардане

Кипарисы шпалерами — наша охрана,

Шаги в такт сердца слиты,

Мысли в унисон, руки глицинии,

Мы с тобой плющ и сосна.

И т. д., и т. д.

Уже близился рассвет — они вернулись обратно, и мимо Картацци пошли в Нютино. Тем временем большинство гостей уже разошлись по домам. Иосиф провожал Лену и Эмму... Из девочек остались Надя Арциховская и Дельфинчик.

Когда Джемиль вернулся к себе, Иосиф сообщил ему, что Эмма очень и очень его просила подняться в сад и зайти к ней. Обещала, что она спать не будет, а будет ждать его. Она жила одна в здании музея. Брат уехал в Кисловодск лечиться.

Джемиль через балку по тропке поднялся к музею и зашёл на веранду Эммочки. Там, на диване, она, не раздевшись, полулежала и сосредоточенно смотрела в одну точку. Видно было, что она за этот вечер много пережила и много передумала.

Когда Джемиль зашёл, она чуть-чуть подняла голову и указала на место рядом с собою на диване. Вид у неё был такой, что малейшее что-нибудь — и она готова была разрыдаться.

— Вы очень жестоки.

— Почему?

— Любите мучить людей, не обращаете на них внимания...

— Каких людей? Какое внимание? Если вы о себе говорите — у вас же был кавалер, которого вы избрали сами.

— Нет, нет, не избрала, никого не было; я только хочу вас... — проговорила она быстро и, бросившись ему в объятия, спрятала лицо на его груди.

— Ну хорошо, успокойтесь. Если меня хотите, вот я с вами.  — И он прижал её.

Она немного успокоилась.

— Кавказцы очень корректны, но если сделаешь им неприятность, они страшны. Всеволод груб. Я никому не давала повода. Теперь я тебя не выпущу.

Они до рассвета нежились друг другом. У Эммы растаял лёд на сердце. Вся обида прошла... Она сияла от радости. Джемиль рвал цветы, — самые красные, пурпурные; рвал и клубнику. Был доволен. Он добивался этого. Ему как раз нужно было, чтобы она сама оценила его и попросила прийти к ней. Он был удовлетворён.

Уже серый отблеск близкого рассвета был виден на горизонте. Потушили свет.

Свежий воздух проникал к ним на веранду и бодрил их разгорячённые тела. Чудный вид на море, сквозь узоры глициний видно, как отражаются кипарисы, серебристая ель, сосны и другие деревья на море.

Ночная завеса всё больше и больше поднималась, и падал на землю рассвет. На небе фиолетовые тучи с розовыми краями. Утренняя заря позолотила Ай-Петри и другие скалы, Ливадийский дворец, Кичкине.

Джемиль поднялся, желая вернуться к себе. Она на прощанье обняла и поцеловала его. Он спустился через ту же балку на Картаци и лёг спать на веранде.

 

V

 

Встали поздно. Остаток дня прошёл в уборке и приведении помещения в порядок. Вечером Джемиль и Иосиф поднялись наверх в сад и отнесли посуду к Хлебушке.  В этот момент разразилась страшной силы гроза, загремел гром, полил ручьями дождь. В клубе шёл отчёт правления. Они некоторое время прождали на веранде, пока дождь не перестал, затем спустились к себе. Запах сырой земли носился в освежённом чистом воздухе.

Ночь. Двадцать минут первого. Глубокий сон. Вдруг душераздирающий стон одного из товарищей, который разбудил всех. Всё тряслось со страшной силой, подпрыгивало, штукатурка с грохотом падала на пол... Мрак... Все в панике спросонья очутились у запертых дверей. Они завалены штукатуркой. Пять-шесть рук схватились за ключ, и каждый поворачивал его в свою сторону, желая открыть, и мешал другому. Паника усиливалась. Беспрерывный рёв подхвачен ещё кем-то. Жутко.

Джемиль, разбуженный криком, спросонья накинул на голое тело одеяло и в одно мгновенье очутился за ними. Секунда... крупные глыбы и камни упали на подушку и подняли походную тахту на ноги.

Толчки с новой силой возобновлялись, здание прыгало, как щепка, взнесённая бушующей волной.

Всё трещало, разрушалось, беспрерывный подземный гул смешивался с воплем и рёвом некоторых товарищей... а дверь не отпиралась. На голову Джемиля начала сыпаться штукатурка. Отошёл к середине комнаты с мыслью, что погибли. Промелькнуло только: «Какой глупый конец!» Он услышал запах смерти. Темнота дополняла картину. Все почувствовали, что комната послужит братской могилой им.

Вся жизнь с молниеносной быстротой прошла перед мысленным взором. Момент — он заметил окно. Мигом бросился к нему. Толкнул со всей силой. Оно раскрылось — и Джемиль, поднявшись на подоконник, прыгнул вниз. Одеяло застряло в окне, и он голый очутился внизу, в саду. За ним прыгнул и Алёша Самарский, всё время недоумевающе сидевший на своей постели.

Они оба бросились к веранде, чтобы помочь товарищам, но те уже вырвались, некоторые совершенно в крови. Оказалось, что, потеряв надежду открыть дверь, Всеволод полез головою в стекло и порезал всё лицо, а Юра — плечо. Рубашка вся в крови. Через секунду шесть голых тел, съёжившись, стояли у лестницы, со страхом глядя на здание полуразрушенной Картацци. Первое время друг друга не замечали. Во дворе, оказывается, думали, что их нет в помещении. Постепенно начал чувствоваться холод, но никто не решался войти в ту могилу.

Под конец Иосиф и Джемиль поднялись по лестнице... Первый зажёг лампу, а второй стащил одеяло с тахты из-под груды камней. Захватили самое необходимое и, собрав в саду скамейки, устроились на них под деревьями.

Но спать не удалось... не дали. Пришли соседки смотреть их комнату. Затем пришла Эммочка одна из сада, осмотрела всё и ушла... Она, оказывается, ходила повсюду. Заглянул и Олег Иванов по пути в Ялту. Руководителем «экскурсии» они сделали Иосифа. Первые минуты было страшно, потом начали смеяться, шутить. Это была реакция после пережитого — нервный смех.

Больше всего пострадали углы Джемиля и Иосифа. Глыбы с пуд весом лежали на тахтах, столе и полу. Примус превратился в лепешку. От стенной лампы осталась одна жестянка, посуда разбилась. От Эммочкиного букета не осталось и следа — не было видно ни цветка из-под глыб штукатурки. Потолок и стены разошлись на пол-аршина. Стена на веранде стала пузатой.

Утром Юра хотел сфотографировать разрушенное помещение внутри. Снял угол Джемиля и, собираясь направить фотоаппарат в Иосифовский угол, проговорил: «Вдруг будет ещё толчок, я больше всего боюсь за аппарат».

— Что ты, разве каждую минуту повторяются толчки? — спросил Джемиль.

В этот момент действительно произошёл толчок, и им пришлось пулей вылететь из помещения с аппаратом.