Коммунальный роман

Берлинская недвижимость дяди Коли Овощникова

 

У всех лысых и лысеющих мужчин лысина находится сверху. Это неумолимый закон природы. А у дяди Коли лысина зародилась сбоку. Дядя Коля неоднократно горел в танке и сжёг себе часть черепа. При ближайшем рассмотрении лысина сбоку была огромным ожогом, под которым пульсировали синие вены. Впоследствии такие лысины я видел в американских фантастических фильмах. С возрастом у дяди Коли появилась нормальная лысина сверху, которая постепенно слилась с аномальной боковой лысиной. Облик дополняла вылинявшая синяя ментовская рубашка и треники, в которых дядя Коля ходил зимой и летом.

Как рассказывали соседи, до войны дядя Коля знал множество разных слов. Мало того, в школе лучше всех знал немецкий язык. Но после войны он употреблял лишь одно слово — «говнюк». Употреблял к месту и не к месту. В результате у окружающих возникало ощущение, что он знает лишь одно слово. Но это было не так.

Говнюками дядя Коля называл всех подряд. Включая ответственных работников, которые поздравляли его на 9 мая. В таких случаях ему всегда говорили: «Как же вам не стыдно? Вы ветеран, фронтовик, а так нехорошо ругаетесь?». На что дядя Коля всегда обнаруживал знание других слов и заявлял: «Я с Гагариным на лыжах катался!». Это было универсальным оправданием всех его преступлений: дядя Коля Овощников был заядлый коммунальный склочник с огромными кулаками и, кроме говнюков, мог нехило навалять. Причём ему было абсолютно без разницы, кто перед ним: мент, партиец или водопроводчик. В структуре нашей коммуналки дядя Коля занимал положение основного берсерка, находясь между бабушкой с наганом и польской дворянкой Катькой Колосович с топором. Не удивительно, что с такими бойцами наша коммуналка заслуженно считалась гвардейской и непобедимой.

К сожалению, из-за ограниченного словарного запаса расспросить дядю Колю о его героическом прошлом не представлялось возможным. На все вопросы дядя Коля отвечал говнюками. В соседней с дядей Колей комнате жила тихая старушка по прозвищу «Жена фашистского офицера». Дядя Коля её очень третировал, в результате чего все дети здоровались с этой бабушкой исключительно с помощью «Хайль Гитлер!».

Тихая бабушка поведала, что дядя Коля шизанулся после того, когда во время разграбления Берлина загнал свой танк в чью-то квартиру на первом этаже, а когда вылезал из люка, ему на голову свалилась потолочная балка. В результате у дяди Коли поехал крышняк, и он заявил, что это его собственность и что он из этой квартиры никуда не уедет. Несколько дней дядя Коля оберегал свою новую собственность, бухая и расстреливая по ночам голодных малолеток из гитлерюгенда. В результате его комиссовали и отправили домой с диагнозом «белая горячка». Увы, недалёкие военные врачи не смогли разобраться в тонком мироустройстве выдающегося мистика дядя Коли Овощникова.

Лет 10 назад в Берлине на Schwedter Str. 12 находилось кафе «DerGrass». Ничем не примечательное кафе с примитивным аляпистым этнодизайном и стойким запахом шмали. Меня в нём заинтересовал всего один элемент: у барной стойки в рамке висела чёрно-белая фотография. На ней изображён первый космонавт планеты Земля Ю.А. Гагарин в обнимку с дядей Колей Овощниковым. В руках у них были лыжи. Кафе принадлежало потомкам дяди Коли. Это был тот самый дом, в который дядя Коля въехал на танке. Сейчас там обычная вьетнамская тошниловка. Фотография бесследно исчезла.

 

 

Евроинтеграция — «Жена фашистского офицера»

 

(День Победы закончился, георгиевские ленточки и портреты дидов на палках выброшены, и ветераны вновь нафиг не нужны. А мы продолжаем духовно скрепляться, ибо без знания о прошлом нет будущего).

В 30-е годы прошлого века на строительство автозавода в наш город прибыл молодой немецкий инженер Пауль. Понятно, что он должен был влюбиться в девушку Машу. Но девушка Маша была морально  стойкой строительницей инфернального будущего, и у Пауля всё обломилось. Всё волшебным образом изменилось после войны, когда в город стали пригонять пленных немцев. Маша увидела грязного и голодного Пауля в рваной форме вермахта на строительстве Чкаловской лестницы. И в ней проснулись не типичные для строителей инфернального будущего мысли: немедленно спасти, вымыть, накормить и согреть этого некогда элегантного врага всего человечества. Идеология строителей коммунизма оказалась бессильна против патриархальных бабских чувств. Пауля отмыли и накормили, и спать уложили... В результате, когда немец убрался в свою Германию, к девушке Маше стали относиться, мягко говоря, не очень… Особо бесновался чокнутый сосед — танкист дядя Коля Овощников, называя Машу «говницей». Поскольку других слов дядя Коля почти не знал, соседи придумали ещё более обидное прозвище «Немецкая подстилка». Самым мягким выражением в её адрес было «Жена фашистского офицера».

С таким имиджем девушка Маша дожила до пенсии одна — ни о каком замужестве речи быть не могло. Всё вновь волшебным образом изменилось после развала СССР. Губернатор Немцов сделал город открытым, и в него так же, как и перед войной, повалили иностранцы. У них уличная шпана клянчила жвачку, курево и презервативы.

Таким образом, ранним утром перед дверью Машиной комнаты в нашей коммуналке неожиданно образовался загорелый и подтянутый старичок — пенсионер совсем не советской свежести. Раздав шпане жвачку и презервативы, он держал в руке букетик полевых цветов. Понятно, что на его появление сбежались обитатели коммуналки. Дядю Колю бравый пенсионер сходу назвал говнюком, и бывалый танкист неожиданно заткнулся. Польская дворянка Катька Колосович бросила топор и расцвела в улыбке: «Ах, какой интересный мужчина!». В глубине души безумная Катька была обычной женщиной. Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли также расцвела в улыбке и предложила заморскому пенсионеру отведать тухлой кильки. Даже она в самых пучинах советской метафизики тоже была женщиной! Бабушка с наганом вообще не вышла, а дворник Семён в очередной раз перебирал свою загадочную стеклотару.

А дальше всё произошло как в сказке: бравый пенсионер и офицер вермахта Пауль забрал престарелую девушку Машу из коммуналки, где её никто не любил. В сказочную Германию их умчал на своей тележке сборщик вторсырья, старый суфий и разведчик дед Хасан. Там они жили долго и счастливо и умерли в один день.

 

 

Боря-тунеядец и митинг против сионизма

 

Боря Яйцев называл себя комсомольским лидером. Поэтому когда Боря проходил мимо, мы дружно орали: «На верёвке смотрит вдаль комсомольский секретарь». Взрослые обитатели коммуналки называли Борю тунеядцем и бездельником. Боря надоедал людям своими проповедями. Не то что бы его не любили, но относились как к навязчивому блаженному, от которого лучше побыстрее избавиться. Тем более что обитатели нашей коммуналки сами были нехилыми проповедниками.

Один раз Боря собрался проводить митинг против сионистов и агрессивной политики Израиля. Для этого он сунулся к суфию и разведчику деду Хасану. Дед Хасан заявил, что ничего против евреев не имеет, а про сионистов ничего не знает, так как у него нет телевизора и радио. По вечерам вокруг деда Хасана собирались татары-мусульмане и изучали Коран. На эти посиделки стал приходить Боря и проповедовать атеизм и ненависть к мировому сионизму. Тогда дед Хасан выразительно кивнул на финку в сапоге, а потом сделал знак двум здоровым парням. Те подняли Борю подмышки и деликатно вынесли со двора. Больше Боря к татарам не совался.

Потерпев поражение у потенциальных жертв сионизма, Боря обратился к польской дворянке Катьке Колосович. Та понеслась за ним с топором. Дядя Коля Овощников назвал Борю говнюком. Бабушка с наганом достала наган. Регинка–Трепачка Дура-башкой-орехи-коли шарахнула Борю авоськой. В авоське были яйца, которые разбились и заляпали Боре костюм. Обитатели коммуналки заявили, что теперь Боря полностью оправдывает свою фамилию.

В отчаянии Боря сунулся к старому еврею профессору Гурвичу с требованием, чтобы тот от лица всех евреев прилюдно покаялся в преступлениях сионизма. Тихий интеллигент Гурвич неожиданно преобразился в отпетого уголовника и, схватив Борю за грудки, хорошенько тряхнул. На руке профессора Боря с ужасом увидел татуировку с восходящим солнцем и надписью «Магадан». «Я тебе, гадёныш, и за Освенцим покаюсь!» — тихо прошептал Гурвич. Далее оби­татели коммуналки первый и последний раз видели, как профессор бьёт «крюк справа». Боря упал, а дядя Коля Овощников удовлетворённо повторил «говнюк». После этого инцидента профессор Гурвич очень стыдился и краснел как гимназистка.

Участвовать в митинге согласился только добрейший дядя Вадик. Это был солнечный человек с синдромом Дауна. Раз в день, ровно в полдень, дядя Вадик приходил в наш двор и писал на стоящий во дворе катер. Катер принадлежал партийному работнику на пенсии. За десятилетие этой процедуры катер сгнил и развалился. Солнечно улыбаясь, дядя Вадик расстегнул штаны, пописал на катер и дважды крикнул «гевгеи». Митинг закончился.

 

 

Иллюстрации Амины Котомановой