И плывет корабль…

Пару месяцев назад завод им. Магомеда Гаджиева отметил своё 85-летие. Событие прошло скромно, без помпы, практически в «семейном кругу». Хотя ещё лет тридцать назад подобная ситуация была бы просто непредставима! Заводские достижения отмечались максимально широко, с непременным участием первых лиц республики, а все СМИ размещали блоки материалов о «флагмане дагестанского машиностроения». 

В то время завод представлял собой мини-город, с развитой инфраструктурой: собственные детские сады, учебные заведения, жилой фонд, базы отдыха, профилактории и многое другое. Всё казалось прочным, основательным, расчитанным на века. А потом случилась перестройка, и флагман сбился с устойчивого курса. «Временные трудности» очень скоро обернулись серьёзными проблемами, проблемы начали приобретать очертания близкого и неминуемого кораблекрушения. В какой-то момент для многих стало очевидным, что завод вот-вот повторит печальную судьбу многих дагестанских предприятий и пойдёт на дно, превратившись в очередной рынок или полигон для зарождающегося малого бизнеса.

Но каким-то чудом предприятие удержалось на последнем, гибельном витке водоворота. И вот уже много лет буквально балансирует на самом краю. При этом оно пытается не только сохранить равновесие, но и встать на новый курс. О работе команды в режиме непрекращающейся борьбы за выживание корреспондент журнала «Дагестан» поговорил с директором завода Абдулвагабом Папалашовым.

— Абдулвагаб Яхъяевич, развал Союза стал приговором для очень многих промышленных предприятий страны. Но ведь в Дагестане всё происходило намного быстрее и драматичней?

— Естественно. В качестве «ускорителя» сработал фактор чеченской войны. Вскоре после её начала в Москве весь Кавказ начали воспринимать как регион риска. И, соответственно, начали отлучать северокавказские предприятия от гособоронзаказа. Руководители нашей отрасли в Москве мне об этом говорили прямо. И не только говорили. Главная продукция нашего завода, как известно, это поворотные затворы и рулевые машины для различных судов. Так вот, всю техническую документацию на поворотные затворы передали гатчинскому заводу «Буревестник», а на рулевые машины — «Пролетарскому заводу» в Санк-Петербурге. В Гатчине, к слову, даже шифры не поменяли, начали копировать наши собственные разработки. Пролетарцы поступили чуть умнее, заменили литые детали сварными. Кстати, так поступили не только с нами. Линейку продукции дербентского «Электросигнала», который выпускал средства связи для танков, БТР и штабных машин, точно так же передали воронежскому концерну «Созвездие».

— Вы пытались изменить ситуацию?

— Конечно. Доложил обо всём главе республики Магомедову, тот вышел на Путина, были даны соответствующие поручения Клебанову, который тогда работал заместителем председателя правительства. Сюда даже комиссии серьёзные направлялись, нам обещали всё исправить. В какой-то момент у нас даже возникло ощущение, что наши проблемы решатся. Но потом всё снова затихло, и мы оказались в исходной точке.

— Может, ваши конкуренты тоже подключили административный ресурс?

— Честно говоря, не знаю. Но предполагаю, что всё определила общая ситуация на судостроительном рынке страны. Смотрите, в Советском Союзе ежегодно спускалось на воду 400–450 кораблей, из них около 150 — военных. В последние годы Россия строит 10–15 малых кораблей в год. И имеется вероятность, что эта отрасль вообще скоро прикажет долго жить: находятся умники, которые считают, что корабли вполне можно заказывать в Южной Корее, к примеру. Правда, в последнее время ситуация потихоньку начала меняться. Недавно про наш завод снова вспомнили, поскольку у питерцев возникли проблемы с поставками необходимого оборудования на строящиеся корабли. Надеемся, что впервые после пятнадцатилетнего перерыва нам удастся существенно увеличить объёмы гособоронзаказа.

— В отсутствие оборонного заказа вы начали осваивать гражданскую продукцию, в частности, погружные насосы для добычи тяжёлой нефти. Участие в этой программе обеспечивает заводу нормальную жизнь, или это очередная попытка выжить любой ценой?

— Сложный вопрос. Чтобы на него ответить, я должен сначала рассказать про наши  насосы немного подробнее. Честно скажу, они у нас хорошие, прекрасные конструктивные решения, есть свои ноу-хау, за счёт использования которых мы пока держимся на этом рынке. Одна беда: для того чтобы выпускать продукцию действительно высокого качества, необходимо закупить современное оборудование. А с этим у нас проблемы. Смотрите, среди деталей насоса имеется длинный винт. Чтобы его выточить используется специальный станок. Отдельный станок нужен и для шлифовки и полировки готового изделия. Ну а мы делаем эти винты по «обходной технологии» — приспособили под наши нужды простой токарный станок. Исключительно по причине тотальной нехватки оборотных денежных средств: пара станков, о которых я говорил выше, стоит от 120 до 140 млн рублей.

— А в итоге?

— Все погружные насосы оцениваются по времени безотказной работы, то есть работы до первой поломки. Но сегодняшний наш средний показатель — 365 дней. А у двух наших главных конкурентов — ПК «Борец» (Москва) и немецкой фирмы «Нетч», он составляет 400 суток и выше.

— А разве немцы не потеряли этот рынок? В начале кризиса, когда рубль рухнул, они, по моим сведениям, были вынуждены из России уйти.

— Они и ушли. Но потом, когда бизнес адаптировался к новым ценам, вернулись. И чувствуют себя здесь очень уверенно, таможенная политика нашей страны этому, увы, способствует.

— Ну с немцами всё понятно — у них проблем с оборудованием нет. А что такое это ПК «Борец», раньше я о нём не слышал?

—Это предприятие с самым современным оборудованием. Технологически мы от них отстаём очень сильно. Правда, если решить наши проблемы с производством винта, мы это отставание моментально ликвидируем. И даже вырвемся вперёд, поскольку некоторые наши инновационные наработки позволяют обеспечить нам лидерство в этом сегменте рынка. Но, увы, в ближайшее время это вряд ли случится.

— Даже если направите на реализацию программы средства от строительства домов на территории завода? Насколько я знаю, строительный бизнес в Дагестане — занятие весьма прибыльное. Тем более что у вас имеются серьёзные конкурентные преимущества — земля в центре города, свои коммуникации, вплоть до котельной, и ещё целый пакет бонусов, которые получают ваши дольщики.

— Всё так, но тут нам мэрия города подложила большую свинью — два года тянула с разрешением на строительство. В итоге завод завис между небом и землёй. Мы начали осваивать территорию на площадке «Уйташ», куда переселяется наше предприятие, проложили гравийную дорогу, протянули временную линию и подали на объект электричество, залили фундамент литейного цеха, и надолго встали: нет денег.

— В нормальных странах предприятия, выселяемые из центра города, получают не пустую площадку, а готовые цеха, инфраструктурные объекты, средства на переезд и развитие….

— Нам же бесплатно достанутся только объекты инфраструктуры, и то потому, что площадка «Уйташ» попала в программу Фонда моногородов. Кстати, когда я понял, что мэрия строить дома на территории завода нам не даст, я обратился в фонд и сказал, что буду вынужден уйти из этой программы. В итоге руководство Фонда вмешалось в ситуацию и нашу позицию продавило. Но время-то мы потеряли, людей, желающих побыстрее купить жильё, заметно меньше (конкуренция на этом рынке сумасшедшая). И даже если нам удастся в двух строящихся домах всё распродать, то придётся выбирать — покупать необходимые нам станки или продолжать строить новый завод вблизи Каспийска. В общем, нос вытащили — хвост увяз, хвост вытянули — нос в болоте.

— А кредиты?

— Под какие гарантии? Если бы я был на сто процентов уверен, что «Лукойл» в ближайшие пять-шесть лет будет закупать наши насосы в нормальных объёмах, я бы, может быть, и рискнул. Но одно дело наши желания, а совсем другое — тендеры, на которых разворачивается настоящая война между конкурентами. И при этом мы постоянно ходим по минному полю, поскольку Россия — страна абсолютно непредсказуемая. Накануне одного из тендеров, к примеру, у нас, как назло, пошла череда отказов оборудования. Начали разбираться и выяснили, что фирма, поставляющая нам комплектующие, с которой мы сотрудничаем много лет, вместо немецких подшипников (а своих подшипников в России практически нет) отгрузила нам китайскую подделку, которую ни внешне, ни по маркировке от нужного нам  изделия отличить невозможно. В итоге тендер мы едва не провалили. А вы — кредит…

Мы, кстати, один раз брали четыре миллиона, когда только начинали разрабатывать наши насосы. Эти деньги нам выделили по прямому указанию Магомедали Магомедова под льготный процент (больше ни разу республика финансовую помощь заводу имени Гаждиева не оказывала). Так вот даже этот кредит мы не смогли погасить вовремя (времена были очень тяжёлые), что в итоге обернулось для нас серьёзными штрафами.

— Вы говорите, что две программы сразу не потянете, но не сказали, какая из них для вас важнее — техническое перевооружение предприятия или переезд на новую площадку?

— «Уйташ», конечно. За двумя столами сидеть невозможно, куча дополнительных расходов возникает. Заводы ведь в «тени» работать не могут, у нас вся бухгалтерия белая. А налоги ежегодно растут. В центре города, к примеру, налог на землю запредельный. Чтобы нам от него избавиться, надо быст­рее переезжать. А мы до сих пор построенную на «Уйташе» литейку запустить не можем — государство никак не протянет обещанную линию электропередач. А тут ещё проблемы с замороженным строительством.

— Единственный покупатель ваших насосов  — «Лукойл». Не пробовали выйти на другие нефтяные компании?

— Бесполезно. Ни «Роснефть», ни арабские компании тяжёлой нефтью не занимаются в принципе. Они работают только с фонтанирующими скважинами, где насосы не нужны.

— В республиканское правительство вы за помощью не обращались?

— Шутите? Наши руководители вспоминают о нас только, когда считают налоги, и «неожиданно» выясняется, что промышленность, доля которой в валовом региональном продукте составляет всего 6%, обеспечивает треть всех налоговых сборов. Один наш завод ежегодно платит около 140 миллионов рублей. При этом все прекрасно понимают, что надо развивать промышленность, но дальше разговоров дело не идёт. Посмотрите на тот же «Авиаагрегат». Три раза его прокатили с гарантиями по кредиту и загубили проект выпуска коммерческого автомобиля, благодаря которому в Дагестане можно было создать автомобильный кластер, обеспечив заказами практически все заводы. Мы, честно говоря, на этот проект очень расчитывали, там было много позиций, интересных для нас. Но, увы, из-за отсутствия гарантий по кредиту проект так и не пошёл.

Не знаю, может, сейчас ситуация изменится. Буквально вчера директоров промышленных предприятий республики пригласил Владимир Васильев. Интересовался проблемами, спрашивал, какую помощь может нам оказать. Сказал, что в конце декабря состоится заседание Госсовета РФ, на котором будут обсуждать вопросы развития промышленности; выяснял, какие проблемы для Дагестана являются приоритетными. Я, как и мои коллеги-директора, очень надеюсь, что с его приходом отношение к промышленникам изменится.

— Административный ресурс, конечно, — великая вещь, но сегодня вам, как я понимаю, нужны деньги.

— На финансовую помощь со стороны мы давно уже не расчитываем. Подарков нам никто не преподнесёт, о своём отношении к кредитам я уже сказал. И, по большому счету, надеяться на финансовую помощь республики, по меньшей мере, наивно. Да, в ходе первого чтения бюджета объявили, что для республиканского Фонда развития промышленности предусмотрели 1 млрд рублей. Но потом всё переиграли и оставили всего 100 млн. На что их хватит?

Честно говоря, я лично был бы очень доволен, если бы руководство республики просто выполняло свои обязательства. Не тянуло с прокладкой линии электропередач на «Уйташ», обязало мэрию Махачкалы выполнять свои обязательства по трёхстороннему соглашению между правительством, администрацией и заводом, заключенному для переезда на новую площадку. Я был бы очень рад, если бы наше правительство приложило усилия для создания в республике санкционированного полигона для утилизации твёрдых бытовых отходов.

— Какое отношение к заводу имеет полигон для мусора?

— Самое прямое. Из-за его отсутствия все промышленные предприятия республики ежегодно платят громадные штрафы за негативное воздействие на окружающую среду. Я мог бы и дальше развивать эту тему, но не буду. Новый руководитель республики только начал вникать в наши проблемы, посмотрим, как далеко он зайдёт по пути их решения. Увидим мы, что правительство повернулось к промышленности лицом, — замечательно. Мы и сами подключимся к их решению. Если же ничего не изменится, ни к чему сотрясать воздух и предъявлять претензии.

Знаете, я езжу по Махачкале, как по кладбищу. Здесь покоится завод «Металлист», здесь — «Приборостроительный», здесь — «Дагэлектромаш», там — «Эльтав». Намного легче посчитать выжившие предприятия. В нашем миллионном городе их осталось-то всего три: «Азимут», «Авиа­агрегат» и завод Гаджиева. Такие печальные дела.

Иногда подмывает бросить всё, уйти в бизнес, начать строить гостиницы, рестораны. Просто зарабатывать деньги и не думать о том, чем загрузить литейку, которая в идеале должна работать круглосуточно, где найти новые заказы для завода. Тем не менее, пока держимся, пытаемся что-то сделать. И надеемся, что настанут времена, когда потенциал предприятий, сумевших пережить перестройку, окажется востребован.

От редакции: Через два дня после беседы с Папалашовым он позвонил в редакцию и сказал, что, похоже, лёд тронулся. «Сегодня, — сообщил он, — на площадку «Уйташ» приехал Владимир Васильев вместе с председателем правительства и министром экономики РД. Мы рассказали ему обо всех наших проблемах, а он пообещал  максимальную помощь и поддержку в строительстве нового завода. Так что у нас появилась надежда на то, что ситуация изменится, и завод опять окажется нужен республике».