Этика этноса

Мы неоднократно останавливались на том факте, что исходная задача и цель вербального общения не ограничивались сообщением-получением информации и реакцией на этот акт. В беседе важное место отводилось подчёркнутому стремлению не задеть самолюбие, достоинство человека или группы людей недостаточной почтительностью или фамильярно-грубой манерой высказывания. Недопустимость определённой лексики вытекала из исторически устоявшихся морально-этических норм дагестанских обществ, в большинстве которых высшим достоянием личности считались личная свобода и связанное с нею чувство собственного достоинства.

Чаще всего в этикетной речи применялись метафоры. Так, у народов Дагестана получили широкое применение обороты, как «сладкий язык», «сладкое слово», «кислые слова», «жидкий (жидковатый) мужчина (поступок)», «каменное сердце», «пылающее нутро», «железный кулак», «змеиный язык», «порхающий по воздуху» (о несобранном, несерьёзном человеке), «волчьи повадки (ухватки; глаза)» и многие другие. 

В каждой отдельно взятой этнической среде применялись и местные, специфические, сугубо этнические метафоры, например: авар. «владелец (распорядитель) мудрости»; лак. «дети — как золотые пуговки»; дарг. «сыновья, подобные жердям (ограды)»; лезг. «улью подобный джамаат» (боеспособный, воинственный); кум. «бронзовые слова» (тяжеловесно-значимые); табас. «густые (полновесные, наполненные) поступки», агул, «гребнеподобная речь», «через гребень пропущенная речь» (продуманные слова); рут. «человеческое слово в угли превращать» (не дорожить общественным мнением); цах. «с родниковой воды жир снимающий»; анд. «пулеголовый» (постоянно готовый к резкому, неуважительному поступку); ахв. «надёжный, как каменный мост»; цез. «пол (стены) маслом мажущая» (умелая, рачительная хозяйка, умеющая угодить членам семьи) и т.д.

*   *   *

Характерны для этикетной речи дагестанцев гипербола (чрезмерное преувеличение), и литота (намеренное преуменьшение), например: «пот с кровью» (от чрезмерного напряжения); «полились слёзы с кровью» (от чрезмерного горя); «кулак с осла»; «от стыда лицо сгорело»; «от безделья шиповник (на теле) вырос»; «надой, достаточный для кошки»; «баран с кошку»; «глаза — капли» и многие другие.

*   *   *

Беседа с группой, речь при стечении народа, разговор со старшими по утвердившимся этическим нормам должны были отличаться от обы­денной повседневной разговорной речи.

*   *   *

Непосредственно после приветствия или слов, обозначающих приветствие, следовали вопросы, рассчитанные на демонстрацию внимания, учтивости и приветливости. Чаще всего спрашивающий уже знал, какой последует ответ. Тем не менее, вопрос задавался: и спрашивающий, и отвечающий исполняли традиционный, этикетный коммуникативный акт.

«Как жизнь, как здоровье?» — «Слава Богу, не плохо. А у тебя как?» — «Благополучия тебе, милостью Создателя, хорошо!»

«Как дом, как семья?» — спрашивал обычно старший у младшего, мужчина — у женщины. Близкие родственники, соседи, представители дружественной семьи такие вопросы в повседневности обычно не задавали.

При значительной разнице в возрасте нормы этикета требовали от младшего демонстрации готовности к услугам: «Не испытываешь ли во мне надобности?», «Чем могу помочь?», «Может, есть какое-нибудь поручение?»

*   *   *

На завершающей стадии общения: тот из собеседников, кто находился в непосредственной близости от своего дома, приглашал другого зайти к себе. При этом какое бы изысканное блюдо дома не готовилось, приглашающий предлагал «отведать кусок хлеба», «немного толокна», «глотка воды».

Всё это предлагалось только достаточно близкому человеку, остальные приглашались «немного отдохнуть».

Приглашаемый с благодарностью вежливо отказывался, ссылаясь на вескую причину, явную или вымышленную.

Приглашение и отказ часто носили условный, этикетный характер: первый мог не быть готовым к приёму гостя, второй мог испытывать желание отдохнуть, подкрепиться. Чтобы собеседник принял приглашение, хозяину нужно было проявить некоторую настойчивость, убедить приглашаемого, что он — «объект реального коммуникативного воздействия, а не ритуального».

*   *   *

Умение поддерживать беседу, придать ей направление, интересующее всех присутствующих или их большинство, безусловно, считалось лестной характеристикой для любого члена общества. Считалось дурным тоном навязывать собеседнику свои личные, семейные, хозяйственные или бытовые проблемы. Частности жизни должны были содержать ту или иную мораль, нравоучение, либо практическую информацию, рекомендацию, либо нести в себе заряд здорового юмора, чтобы развеселить присутствующих.

*   *   *

Лучшим способом поддержания беседы считалось избрание темы, живо интересующей всех присутствующих своей злободневностью, новизной, информативной насыщенностью или юмористической, сатирической направленностью. В последнем случае веселый настрой собравшихся ни в коем случае не должен был совершаться за счёт ущемления самолюбия или достоинства кого-либо из присутствующих: нормы этики основывались на требовании, чтобы смешно, весело было всем, в том числе и «героям» обсуждаемого эпизода, поступка. Если происходило обратное, тема разговора менялась, переходя на другие события, явления.

*   *   *

Обычно собравшиеся говорили, соблюдая негласную очерёдность, где старший по возрасту пользовался правом высказываться первым. Подхватывал тему и развивал её обычно следующий по возрасту, который мог в какой-то части отойти от неё, придав беседе другое направление. Такой порядок с некоторыми вариациями каждый раз возникал сам собой, естественно, соответственно стародавним традициям.

*   *   *

Неумение высказать мысль, скудность языковых средств тягостно воспринимались окружающими, мешали получению удовольствия от общения. Умение говорить, «подковать слово», заставить себя слушать, увлечь, убедить слушателей высоко ценилось в обществе, и было верным способом поддержания беседы.

«Ценят острое, как нож,

К месту сказанное слово...».

Людей, обладающих таким даром, обычно знали во всей округе. Их роль и значение в обществе были заметными, их высоко чтило рядовое узденство, их стремились привлечь на свою сторону феодальная знать и управленческая верхушка. По преданию, Агалар-хан Казикумухский выявлял по всей Лакии и на зависимых территориях наиболее выдающихся своим красноречием людей, давал каждому из них какую-нибудь должность, держал всех при своём дворе.

*   *   *

Задеть чьё-либо самолюбие и даже невольно оскорбить кого-либо мог человек и по незнанию местных обычаев, традиций. Например, для укрепления организма женщины, перенёсшей роды, тиндинцы готовили, специальную похлебку из солода и толокна. В отличие от большинства других народов Дагестана, кошение травы тиндинцы относили к женским занятиям. Поэтому в указанном обществе было не принято предлагать толокняно-солодовую кашу мужчине. Задетым за живое почувствовал бы себя и тиндинец, вынужденный по каким-либо обстоятельствам косить траву, если бы проходящий попытался бы высказать ему добропожелание, адресуемое обычно косарям. В том и другом случае мужчина мог оскорбиться.

*   *   *

Нормы речевого общения выделяли слова и выражения, употребление которых считалось предосудительным и неприличным. Запрет был особенно строг в ситуациях общения «старший — младший», «мужчина — женщина» и «свой — чужой».

*   *   *

К таковым относились любые упоминания о сомнительных или откровенно негативных поступках женщины, чьей-либо родственницы или жены, а также о подобного рода поступках мужчины, родственника кого-либо из присутствующих.

*   *   *

Общающиеся тщательно избегали названий срамных мест и половых органов, номинаций, имеющих отношение к физическим актам, интимным отношениям, половым извращениям и так далее. Не только отдельные слова, но и вся тематика вокруг этих и им подобных понятий традиционно считалась запретной.

*   *   *

Подобные запреты не то чтобы снимались, но не так строго выдерживались разве что шутами-ряжеными на праздниках и свадьбах. В селении Риквани, сообщает нам М.А. Агларов, во времена проложения первой ритуальной борозды в праздник Выхода плуга допускались вольные шуточки с подтекстом на интимные взаимоотношения полов.

*   *   *

Неэтикетным считалось уделять внимание подробностям материального благополучия того или иного члена общества, его преждевременной дряхлости или бодрости не по годам, его личным аморальным качествам, особенностям его внутрисемейных отношений. Иначе говоря, всё, что так или иначе могло быть отнесено к категории сплетен, пересудов (какдей, каки, гъвел; бурушин; вайси гъайала, чабихьибен агри; гъибет, фитне, микир; айтди-къойтду), считалось занятием недостойным для мужчины.

Соответствующее поведение женщин хотя и осуждалось, но не столь жёстко.

*   *   *

Участник общения должен был следить за тем, чтобы ненароком не задеть чувство национального достоинства любого из коммуникантов. Для Дагестана, с его полиэтническим населением, последняя из норм была особо значимой.

*   *   *

Этикетные нормы совершенно исключали наличие в речи элементов самодовольства, самохвальства, выпячивания реальных или мнимых собственных достоинств, превосходства, материального состояния и проч. Это же относилось и к характеристикам своего ближайшего окружения, членов семьи, близких родственников.

*   *   *

Неуместны были в устах говорящего, особенно мужчины, пространные речи о еде и напитках, о вкусовых качествах тех или иных блюд, о способах их приготовления. Недостойным считалось также проявление чувства голода.

*   *   *

Неприличны и, следовательно, не этикетны, были ссора, выяснение отношений мужчин в присутствии женщин и несовершеннолетних. Неприличны были расспрашивания гостя о цели его приезда, о его семейных делах и проч. и т.д.

*   *   *

В любом кругу соблюдался принцип максимального отказа от вульгаризмов, сведения к минимуму разговоров об аморальном, об интимной жизни любого из присутствующих.

*   *   *

Если в ходе беседы создавалась необходимость затронуть одну из запретных тем, то обычно прибегали к языку намёков, к уклончивым оборотам речи, к эвфемизмам. Например, о половом акте: «то, что возникает между мужчиной и женщиной» (повс.); «мужчина и женщина были заняты исключительно собой» (кум.); «двое проявляли необузданность» (дарг.); «мужчина и женщина были заняты игрой» (лак.); «возились в тени» (авар.), «занимались непотребным» (лезг.), «общались горячим шёпотом» (тинд.), «рассказывали друг другу ишачьи сказки» (табас.) и др.

*   *   *

Проявляя благовоспитанность, мужчина в своём кругу никогда не сказал бы «у него (и, тем более, «у меня») на ягодице выскочил фурункул». В таком случае применялись выражения типа «временно лишён возможности ездить верхом», «стоять удобнее, чем сидеть», «там, где не нужно, образование возникло» и др.

*   *   *

Понятие «мужские органы» передавалось словами или словосочетаниями «оружие», «вооружение», «то, что поверх седла», «то, что пониже пупка». Такие словосочетания, как «развратная женщина» и «женщина лёгкого поведения» в разговорной речи применялись редко; чаще использовались такие эвфемизмы, как «пёстроглазая» (авар.), «с зеленоватым оттенком» (лак.) «туда-сюда смотрящая» (кум.) и другие.

*   *   *

Наконец, этикетные нормы поведения исключали применение в речи всего, что могло бы быть отнесено к оскорблениям. Например, ничуть не смягчали (и не могли смягчить!) силу воздействия такие определения, как «ослиные шутки», «ослиный характер», «собакой рождённый», «голодная вошь», «обезьяноликий», «бесхребетный» и др. Последствия подобного выпада в адрес другого лица могли быть сглажены посредством извинения, искреннего раскаяния и вмешательства посредников.

*   *   *

Но несравненно более остро воспринимались негативные высказывания в адрес близкого родственника. И особенно родственницы.